Фэй Уэлдон - Судьбы человеческие

Но Клиффорд лишь сказал:

— Черт побери, теперь она совсем перестанет обращать внимание на Нелл. Энджи, ты не могла бы уйти? Где ты взяла эти розы? У Хэррода?

Энджи ушла в слезах, но Клиффорду мало было до этого дела. Наверное, впервые ему не было дела и до миллионов ее отца: пусть себе звонит в Йоханнесбург, пусть закрывается насовсем отдел Старых мастеров, пусть старый Уэлбрук переводит свои миллионы по другому адресу, теперь у Клиффорда были дела поважнее.

К концу того месяца Клиффорд надумал открыть дочернюю компанию Леонардос в Швейцарии. Как известно, в Швейцарии у людей уйма денег, и они нуждаются лишь в том, чтобы знающие люди направляли их вкус. К счастью Леонардос, люди, желающие потратить свои деньги на искусство, там были. Клиффорд купил дом на побережье озера, под горой. Он продал дом на Примроуз-хилл за невероятно высокую цену: ведь он-то знал, что в свое время этот район станет фешенебельным — иначе просто и быть не могло.

Затем Клиффорд через Джонни вышел на мистера Эрика Блоттона, который специализировался на похищении детей.

Всегда исполнительный и молчаливый Джонни неожиданно сказал:

— Я надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что делаете.

— Это мое дело, — отрезал Клиффорд, и Джонни Гэмилтон, увы, должен был заткнуться.

Но Джонни можно это простить: ведь он в 1944 году прошел спецобработку в разведке, которой его подвергли, вынуждая вспомнить подробности допросов у турок; но его память от обработки пострадала еще более: что-то в ней будто «взорвалось», и определенные моменты жизни оказались выбеленными. Джонни любил животных, сохранил множество практических рабочих навыков, и теперь чувствовал себя вполне счастливым, работая конюхом и кормя собак у Синтии и Отто; хотя и жаль было глядеть на печальную участь бывшей гордости британской разведки: на этого огромного, слегка неуклюжего, седовласого человека, которому мир после войны представился чужим и незнакомым.

Только Клиффорд мог знать, сколь много из замечательных качеств и навыков Джонни сохранилось, — мог знать и не стесняться использовать их. Не скажу, что Клиффорд использовал их для добрых дел, однако придерживаюсь того мнения, что любые профессиональные наработки должны работать, будь то даже шпионские навыки или поддерживание связей с криминальными структурами. Если бы Джонни не был столь зависим от Клиффорда, он бы, может быть, пустил свое умение на пользу обществу; но как бы то ни было, он устроил встречу Клиффорда с Эриком Блоттоном, а затем вернулся к своим лошадям.

Беда подкралась незаметно

Случился ли развод или нет, читатель, — брак еще не окончен, если от него остался ребенок. А уж если здесь замешана любовь — тем паче, Хелен продолжала видеть во сне Клиффорда. А Клиффорд, отказавшись от притязаний на сердце, душу и эротическую жизнь Хелен, обратил свое пристальное внимание единственно, как ни странно, на чрево Хелен, которое было захвачено другим. И это оскорбляло достоинство Клиффорда. Иначе я не могу объяснить его поведение. Хотя, конечно, его не оправдывает.

— Я хочу, чтобы Нелл была вырвана из ее рук, — сказал Клиффорд Эрику Блоттону — юристу и похитителю детей.

Имя Блоттона время от времени появлялось в газетах, где он осуждался и временами даже приговаривался к наказанию. Его квалификация похитителя не предполагала наличия у него офиса и кабинета; он предпочитал встречаться с клиентами в злачных местах: пабах, клубах. Но Джонни по приказу Клиффорда поставил Блоттона прямо в офис Леонардос. Какой это был прекрасный офис: с высоким грегорианским потолком, с дубовыми панелями на стенах и с огромнейшим столом. А картины на стенах — даже по ценам шестидесятых! — по меньшей мере на миллион. Клиффорд отдыхал, подняв ноги вверх, за этим невероятным столом, одетый в белую рубашку, в джинсы — и выглядел небрежно-вальяжно, хотя, когда он так не выглядел?

— Вырвана из рук? — переспросил Блоттон и запротестовал:

— Я бы хотел поставить дело не совсем так.

Блоттон был тощим, маленьким человечком с глазами убийцы, в хорошем костюме.

— Мы лучше скажем: востребована. — Он выкуривал до девяноста сигарет в день. Его пальцы были желты, как и его зубы; его одежда пропахла табаком.

Клиффорд забарабанил по столу своими длинными пальцами, которые так любила Энджи и не могла забыть Хелен, и заговорил о деньгах. Он предложил для начала Блоттону половину той суммы, на которую тот рассчитывал. Клиффорд не был щедр, даже в таких делах.

— В пятницу я выезжаю в Швейцарию, — сказал он. — И хочу, чтобы ребенок был в моем доме в Швейцарии в течение недели. До того, пока матери придет в голову, что я замыслил.

Матери! Он сказал ни «Хелен», ни «матери Нелл», даже не «моей бывшей жене», а «матери».

И в самом деле, если бы только Хелен читала колонки слухов в газетах, она бы узнала, что Клиффорд более чем на год перебирается в Швейцарию, и она бы не оставила малышку Нелл в детском саду с легкой душой в следующий вторник.

Но, выйдя замуж за Саймона, она больше не читала газет. Ей не хотелось: частое упоминание в них имени Клиффорда расстраивало ее. А его имя вечно мелькало то тут, то там; по крайней мере, до тех пор, пока оно всех интересовало.

— Плохая она мать, не так ли? — спросил Блоттон Клиффорда. Он загасил сигарету и закурил другую. В те времена табак не считался вредным для здоровья. Даже врачи рекомендовали курение как средство асептики и мягкий стимулятор. Исследования только-только начинали показывать, какую опасность несет курение, но эта статистика энергично отвергалась как курильщиками, так и табачными компаниями. Никто не желал верить этому — поэтому никто и не верил. Может быть, только единицы.

Блоттону хотелось представить Хелен в возможно более дурном свете. Он любил заниматься своей грязной работой с чистой совестью. Мы все нуждаемся в оправдании темных делишек: воришки оправдываются тем, что владельцы магазинов наживаются на завышенных ценах; мошенники-чиновники — тем, что им мало платят; мы предаем своих партнеров и оправдываемся тем, что они недостаточно любят нас. Оправдания, оправдания! Блоттон не отличался в этом от прочих, за исключением того, что дело, которым Блоттон зарабатывал себе на жизнь, было в этом обществе неоправдываемо — в отличие от прочих темных делишек.

Но для себя, тем не менее, он искал — и находил — оправдания. Клиффорд, к его чести, не стал подыгрывать Блоттону. Он не снизошел до ответа ему, просто предложил Блоттону на десять процентов меньше, чем рассчитывал в уме.

Клиффорд не мог подавить отвращения к этому человеку.