Неподходящая (СИ) - Резник Юлия

– Можешь объяснить, почему ты злишься? – не выдерживаю я.

– Я не злюсь, – глухо отвечает Адам. – Я не понимаю, почему ты сама мне не позвонила.

– Ты был занят.

– Ой, да ну?!

– Сам сказал, что вы отмечаете день рождения брата.

Адам осекается. На его щеках выступают желваки, которые даже густая борода не скрывает – это, наверное, плохой знак?

– Правда думаешь, что это все важнее вас с Камилой?

Я чувствую, как щеки вспыхивают. Не от стыда – от невыносимого чувства вины, для которой нет никаких оснований! Разве я виновата в том, что он ни разу еще не сказал, какое место нам отведено в его жизни? Что все происходящее между нами не имеет ни названия, ни какого-то определенного статуса.

– Прости, – выдавливаю я. И… Черт его дери, он все понимает!

– Окей. Хотя бы расскажи, как это случилось. Со слов твоей подруги, на Ками налетел водный лыжник.

Я не без облегчения киваю. Переплетаю с ним пальцы, лежащие на коробке передач, и рассказываю все как есть.

– Ты была очень храбрая, – обращается Адам к Камиле. Она улыбается. – А мама?

– Она била того дядю лыжей, – шепчет дочка.

Адам хмыкает.

– Почему меня это не удивляет?

Я улыбаюсь сквозь слёзы. В этом вопросе мне чудится восхищение. И все еще злость, да. К тому же ко мне вдруг приходит осознание, что он все… действительно все ради нас бросил. Пусть я не хотела таких проверок, отрицать, как меня порадовали ее результаты, глупо.

– Как ты объяснил свой внезапный отъезд?

– Делами.

– Вряд ли Вахид тебе поверил.

– Это его проблемы.

Глава 18

Адам

Я просыпаюсь в холодном поту, не сразу понимая, где нахожусь. Воздух в комнате густой, липкий, словно клейстер. Сердце лупит в грудную клетку, как кулак в дверь: настойчиво, с отчаянием. Под ладонью ощущаю мятый, влажный от пота матрас. Пальцы дрожат. В ушах пульсирует кровь. А сведенные судорогой плечи ломит.

Я хватаю ртом воздух и с трудом возвращаюсь в реальность.

Господи, это просто кошмар. Первый за долгое время. Первый, от которого не спасла даже Лейла. Точнее, она и спасла, но только теперь, когда я проснулся. Во сне её не было. Во снах я всегда один. И в них всё как тогда. Те же стены. Те же запахи. То же ощущение, что ты – больше не человек, а бездушное средство достижения цели. И страх, что никто не придёт. Что твое ожидание бессмысленно. Руки связаны. Глаза слепы, но не от темноты, а от парализующего неотступного страха.

Я сижу на краю кровати, утираю лоб тыльной стороной ладони и понимаю, что меня мутит. Мне двадцать пять. Я взрослый мужик, взявший на себя ответственность за двух девочек! Но в эту секунду я даже себя защитить не в силах.

– Адам… Хороший мой, это просто кошмар. Просто кошмар, слышишь?

Губы Лейлы собирают выступившую на спине испарину. Руки утешающе поглаживают живот. Меньше всего мне хочется вовлекать ее в свои кошмары. Я креплюсь, чтобы не разрыдаться как последний слюнтяй. Это сложно, когда рядом есть тот, в ком я могу найти утешение.

Сцепив зубы, дышу, убеждая себя, что я больше не тот сломленный страхом мальчишка. Но если честно, ни черта у меня не выходит. И кажется, что я пронесу это отвратительное ощущение беспомощности через всю свою жизнь. Собственная слабость бесит. Особенно потому, что я, кажется, догадываюсь, что послужило триггером. Ведь больше всего после случившегося похищения я ненавижу чувство бессилия. Вокруг этого вертится вся моя жизнь. Все в ней, блядь, под контролем! Я так считал, да. До момента, пока мне не позвонила подружка Лейлы. И не попросила приехать.

Полчаса, которые мне потребовались для того, чтобы домчать до пляжа, стали моим личным адом. Я не контролировал ни-че-го. Ни скорость дорожного потока, ни работу светофоров, которые, будто сговорившись, загорались красным прямо у меня перед носом. И, притормаживая, я ощущал такую беспомощность, что мне хотелось из кожи вон лезть! Потому что за это время с Лейлой и Ками могло произойти что угодно! А я просто не мог это предотвратить. Как не мог не думать о том, почему моя женщина сама мне не позвонила.

Моя женщина. Ведь моя же?

Или…

Перехватываю ладошку Лейлы у себя на животе. И все еще тяжело дыша, опускаю под резинку боксеров.

Мне надо, блядь. Надо вернуть себе чувство контроля. Сейчас же.

Лейла, не сопротивляясь, утыкается мягкими губами мне в затылок и осторожно большим пальцем по раздувшейся головке смазку размазывает.

– Хочу твой рот, – хриплю я, подаваясь бедрами навстречу движениям ее руки. Пальчики Лейлы замирают. Но всего на миг. А потом она скользит ладонью ниже, одновременно с тем перемещаясь в пространстве. Садится напротив, поглаживая ладошками мои бедра. А я до того на грани, что, сука, всем телом дрожу!

– Тебе это очень надо? – шепчет, болезненно вглядываясь в глаза. Господи, что я делаю?! У нее такие фингалы…

– Забудь.

Я дергаюсь, чтобы прикрыться, но она не дает. Напротив. Заставляет меня привстать, стягивает боксеры и, вжавшись грудью в матрас, осторожно обхватывает меня губами. Я рычу. Потому что это реально самый лучший способ забыться. Лейла прикрывает глаза.

– Нет! Смотри…

Собираю ее волосы в жменю и, окончательно теряя контроль, врываюсь на всю длину. Много мне не нужно. Хватает с десяток движений. После чего копчик будто простреливает молнией, и я разряжаюсь ей в рот.

– Черт, Лейла… Твою ж мать. Еще…

На ее щеках слезы, сперма, в заплывших глазах муть… Непонимание. Она сбита с толку и, кажется, не знает, как относиться к тому, что произошло. А я настолько слаб, что меня хватает разве что на «спасибо». Хотя это, конечно, дерьмовое слово, которое не передает и сотой доли того, что я сейчас испытываю. Всей благодарности и признательности за то, что она, сама того не осознавая, разделила со мной мой кошмар.

Лейла осторожно отодвигается, чуть приподнимается, будто собираясь соскользнуть с кровати, но я не позволяю, цепко ухватив её за запястье.

– Мне нужно умыться, – шепчет она, но в её голосе нет решимости. Только страх нарушить что-то хрупкое между нами.

– Не уходи, – шепчу, не желая оставаться один.

Она колеблется, и я чувствую, как её тело выжидающе замирает. Но затем с лёгким вздохом ложится обратно рядом. Тёплая ладонь скользит по моей груди – касаясь еле-еле, будто перышком. По коже бегут мурашки...

– Расскажешь, что тебе снилось?

Не знаю… Я ни с кем этим не делился. А с ней как будто бы даже хочется.

– Подвал.

Поглаживающие меня пальчики замирают.

– Я знаю о твоем похищении. Тебя там держали, да? В подвале? Тебе было очень страшно?

Я тянусь к выключателю, погружая спальню в темноту, которую всей душой ненавижу. Но при свете ведь о таком не расскажешь. Опускаю ладонь Лейле на макушку. Свободную руку закидываю за голову и долго пялюсь в потолок, прежде чем решаюсь ответить:

– Ты даже не представляешь как.

Поверить не могу, но под веками закипают слезы. Такие запоздалые и дурацкие… Моргаю. В отличие от меня самого, Лейла всхлипывает не таясь. И прижимается ко мне сильнее, словно в попытке меня уберечь от того, что уже случилось.

– И часто тебе снятся кошмары?

– С тобой в первый раз.

– А без меня?

– Когда как. Иногда каждую ночь. Иногда пару раз в месяц.

– Тогда я очень рада, что мы, наконец, встретились. Рада стать твоим лекарством.

Это выше моих сил. Грудь будто когтями вспарывает. Подтаскиваю Лейлу вверх по своей груди и впиваюсь в ее нежные губы. А на них… мой вкус. Шокирующее ощущение. Я резко отстраняюсь, но она не дает, углубляя наш поцелуй, словно высасывая яд из моей души, и делая этот поцелуй не просто чувственным, но спасительным.

Мы дышим друг в друга. Я касаюсь её щеки, скулы, подбородка. Лейла подаётся, заползает на меня. И только ощутив ее птичий вес, я понимаю, что дышу полной грудью впервые с тех пор, как проснулся.

– Все будет хорошо, – шепчет она в темноте. – Я тебя не дам в обиду. Никому не дам. Веришь?