Договор на одну ночь (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

А мне, блять, интересно, схуяли я вдруг гондон-то?

– Так что я там себе не то позволяю?

На горизонте уже видны огни ее поселка. Лена колеблется, отвечать ли. Поворачивается ко мне и даже садится иначе – забросив колено на сиденье, прижав ладонями юбку. Это правильно, потому что я запоздало ловлю себя на том, что почти засекаю цвет ее белья.

Так может и не фантазирует девчушка? Может правда гондон?

– Там красивые женщины были… В вашей беседке.

– Ты прямо изучила? Петра ревнуешь? – Не отвечает. Только глазами снова нахуй шлет. Прикольная.

– Но не сказать, что лучше вашей жены. – Разводит руками. Белье, кстати, тоже белое, как платье. – Мне не понять, зачем искать кого-то другого, если рядом есть любящий человек. Она вас любит, раз прощает. Отпускает после всего, что вы себе позволили.

Не в силах сдержаться, я открыто смеюсь. Наверное, Лене неприятно, но часто за смелость высказать свое мнение мы платим осуждением.

Я не осуждаю, конечно, но царапает. Пока я тут вокруг греков танцую, Ксения там рушит мою карьеру. Даже по Лене Шамли видно – успешно.

Но хоть этот голос я, дай бог, отвоюю.

– А если я скажу, что это она мне изменила, а не я ей?

Эти разговоры для меня дискомфортны. Я не нуждаюсь ни в сочувствии, ни в жалости. Я не хочу делиться ощущением равномерно распределенного по телу дерьма.

Я даже с мужиками под вискарь не занимался этой обнаженкой. С девчушкой и подавно не стану. Но просто… Интересно.

Заезжаю в ее поселок и качусь по прибрежной длинной-длинной улице.

По Лене заметно – она удивлена и переваривает. Подбирает слова. Пытается оценить, насколько высока вероятность того, что пизжу.

– То есть, она первая, а вы…

Снова смеяться хочется, но просто улыбаюсь.

Все больше смотрю на лицо пассажирки, а не дорогу. Качусь медленней и медленней.

– Я не изменял, Елена. Та статья, которую ты читала, и по которой составила впечатление, – ложь. От первой и до последней буквы.

– Как вы докажете?

Усмехаюсь.

– Никак. А должен? Ты тоже доказываешь каждое свое честное слово?

Запоздало осознаю, что возможно она – да. Ей же вряд ли поверили, что это пацан виноват в вылитом кофе. Даже если рискнула пожаловаться.

И если бы он ее сегодня все же завалил – тоже она отгребла бы. Слишком юбка короткая. Слишком взгляд блядский. Лицо привлекательное. Грудь красивая.

Ввергаю собеседницу в глубокие раздумья. Это видно по тому, как хмурит брови и лоб. Уводит взгляд в сторону. Он стекленеет.

Я бы, может быть, и еще потрындел, но замедляюсь до стопа у покрытой галькой парковки их дешманского ресторана.

Хочется похвалить ее. Сказать, что Петр ее считает талантливой и рассказывает всем, что главное блюдо Кали Нихта – ее голос. Это определенно подарит Лене по-хорошему бессонную ночь. Но что-то тормозит.

Слышно, как дышит. Непроизвольно поглаживает пальцами кожу на кресле. Вроде хочется спросить, успокоилась ли, а вроде и на другую парковку ее мысли возвращать – бесчеловечно.

Чем закончились ее размышления на глубинные философские темы – я не узнаю. Получаю прямой взгляд. Спускаю свой к губам, когда облизывает, и возвращаю. Не будь гондоном, Дрюх. Понятно, что красивая. Тебе-то с этого что?

– У нас есть номера… – А еще щедрая. Вопросительно приподнимаю брови. Смущается. Моргает часто-часто. Блядуна готова пригреть. Святая. – Вы можете переночевать. Уже полночь почти…

Улыбаюсь и смягчаюсь.

У меня, малыш, комендантского часа нет.

– Спасибо, Лена. Но я привык спать в одном и том же месте. Это хорошая привычка.

На девичьих щеках выступает румянец.

На коврике все еще разбросаны ее ракушки, но напоминать не буду.

– Спасибо вам еще раз. Я про Георгиоса поговорю с дядей.

– Поговори. С дядей.

И я поговорю на случай, если струсишь.

– Хорошей ночи.

– И тебе хорошей.

Она отщелкивает ремень и выскакивает из машины.

Я на пару секунд закрываю глаза, когда по ушам бьет слишком громкий звук захлопнутой двери. Открыв – слежу, как быстрым шагом идет к террасе ресторана по гальке.

Ее даже встречать никто не выходит.

Не по-моему всё это.

Не по-моему.

Но как было бы по-моему всем тут похуй. И мне близко к сердцу принимать некогда.

Стартуя, замечаю блеск легкомысленных лент и бусин. Корону свою забыла. Но забрать не зову.

Думаю, она и не вспомнит. А я выкину.

Глава 12

Лена

Закончив дневную работу, бросаю в сумку книгу и направляюсь от ресторана по набережной. Хочу погулять и почитать.

После Пятидесятницы прошло две недели. Мой День рождения все ближе. Как и отъезд, о котором дядя ещё не знает.

Я согласна с Андреем Темировым: мне нужно или решать некоторые вопросы или рано или поздно они накроют меня лавиной.

На празднике это чуть не случилось.

Но сейчас у нас с дядей приятное потепление в отношениях, мне в спину не несется: «Лена! А кто стулья перевернет?!». Возможно, он дает мне больше свободы с мыслью, что в ответ со временем получит что-то нужное ему, но я своей свободой малодушно наслаждаюсь. А вот вступать в явный конфликт – откладываю.

Если мыслить трезво, Георгиос почти совершил ужасное. И об этом знают, как минимум, трое. Что сделал с этой информацией депутат – мне неизвестно. Вернул ли старостенышу ключи. Сказал ли пару ласковых.

Говорил ли с моим дядей или отцом Жоры.

Со мной – нет.

И я тоже. Ни с кем. Хоть и обещала, да.

Просто я же знаю, что дядя не поверит. Будет перекладывать вину на меня. Это снова взорвется бурным скандалом, в котором своих слов я не докажу.

На пляжах под зонтами и щадящим послеобеденным солнцем отдыхают люди. Я прохожу мимо, почти на них не смотря. Для себя я облюбовала все тот же дальний пляж.

Подняв взгляд от нагретых солнцем плит набережной аллеи, ловлю на себе внимание знакомых с детства глаз. Сердце начинает биться быстрее, но далеко не от радости встречи.

Георгиос, как всегда, таскается по поселку со своими друзьями. Заметив меня, первым взгляд отводит тоже он. У него даже улыбка тухнет и бледнеет лицо.

Я делаю шаг в сторону. Они тоже, но в другую. Обходим друг друга, не тронув.

Поведение Георгиоса разительно изменилось с того вечера. Он больше не задевает меня. Не возвышается. Не угрожает. Я даже