Договор на одну ночь (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

– Добрый день, Еленика. Добрый день.

По мне проезжается внимательный взгляд отца Георгиоса. Дядя совершенно неожиданно приобнимает и неловко целует в висок.

– Моя Еленика вернулась. Отдохнула, дочка?

Ошарашено хлопаю глазами и киваю.

– Да, дядя. Сейчас переоденусь и пойду в зал.

– Не спеши, с нами постой. Я же говорил, Леонидас, золотой ребенок.

Это я? Не понимаю.

Но взглядом снова прикипаю к успевшему обойти Кали Нихта господину депутату. Он тормозит у машины и несколько секунд смотрит в свой телефон. Сейчас сядет и уедет. Не пялься, Лена!

Я злюсь на себя, что так не вовремя ушла на пляж. Только а оставаться мне было зачем? Просто чтобы его обслужить?

Мужские пальцы стучат по экрану мобильного, а мне жутко интересно, что и кому он пишет.

А мой венок вы выкинули, да? Жалко. Он был красивый…

Оторвавшись от экрана, Темиров оглядывается. Мое дыхание сбивается, потому что смотрит на нас.

Фоном слышу, что дядя меня нахваливает. Это неловко и неуместно. Староста Леонидас кивает и тоже что-то говорит.

Мне стоило бы включиться в беседу. Сделать вид, что мне до него тоже дела нет. Но я смотрю в ответ, а Темирова это не смущает.

Он садится в машину и захлопывает дверь. Я запрокинув голову, игнорируя странное ноющее чувство в груди:

– Дядя, зачем приезжал кирие Андрей?

Слишком хорошо знаю дядю Димитрия, чтобы не отметить вспышку раздражения в глазах.

Ненужные вопросы задаю, да, дядя? Скоро уеду, не волнуйтесь.

– Мужскими делами голову не забивай себе, Лена. Беги лучше наверх.

Ожидаемо не получив ответа, вздыхаю и исполняю приказ. Прежде, чем нырнуть в помещение, слышу, как под колесами депутатской машины хрустит белая галька. И у меня в грудной клетке тоже что-то ревниво хрустит.

Глава 13

Лена

Дни идут за днями. Моя жизнь возвращается к скучной норме.

Дядя намекает, что не против, если в эту пятницу мы выступим, как обычно. Я могла бы злорадствовать, ведь и сама иногда слышу, как туристы, ужиная, спрашивают у него, а почему мы больше не танцуем, не поем? Но злорадствовать не хочется.

Дядя не любит терять выручку, а она, видимо, начала проседать. Только и вернусь ли я к творчеству в Кали Нихта – пока не решила.

Не могу сказать, что сильно тянет. Голова забита другим.

Мне надо найти комнату в городе, чтобы было где жить, пока поступаю. Это две недели неопределенности. Долго и дорого.

Напроситься к братьям после неотвратимого скандала не выйдет. Оплатить гостиницу – тоже. Снять квартиру на такой короткий срок можно только посуточно. Да и дадут ли мне потом общежитие? Вроде бы должны, а вроде бы возможны нюансы.

А еще меня только сейчас догоняет волнение... А вдруг вообще не поступлю?

Светлое будущее без единой тучки, которое я рисовала себе все эти месяцы, обретает тревожные острые грани. Рядом с нетерпением селится фоновый страх.

Я повторяю себе, что со всем справлюсь, главное, чтобы голос не подвел. И артистичность.

Время от времени пересчитываю свои деньги и немного жалею, что откладывала меньше, чем могла бы. Видимо, мне почти сразу придется устроиться на подработку. С другой стороны, благодаря дяде и своему «счастливому» детству, у меня уже есть вполне применимый опыт работы официанткой. Так что не пропаду.

– Лена! – Оглядываюсь на взволнованную тетю Соню. Она суетится на кухне за моей спиной. А я, как ни странно, совершенно не переживаю, хотя сегодня в Кали Нихта снова важные гости.

Большой зал работает для всех, а вот малый забронирован для важной встречи по греческим делам. На сей раз компания старост меньше. В ней нет ни кирие Петра, ни кирие Андрея.

И в обоих случаях я отчасти этому рада.

Чем ближе отъезд, тем чаще я думаю, а права ли, что даже не попыталась напрямую признаться в своих чувствах старосте Петру? Впереди у меня долгая и, надеюсь, счастливая жизнь. Но проживать ее нужно смело, не оставляя слишком много пространства для сожаления о несделанном. Я хочу быть решительной и успешной. Но при этом трушу признаться мужчине, что он мне нравится. Логично? Нет, конечно.

Тем более… А вдруг это всё же взаимно? Он приезжал бы ко мне в город, мы пили бы кофе и говорили обо всяком, а потом… Когда-то…

А что касается Андрея Темирова… Там всё намного проще. Человек приехал решать свои вопросы. Этим он и занимается. А я – всего лишь строчка в его будущей автобиографии (если вспомнит вообще). Ну и, вероятно, голос «за» на ближайших выборах.

Я решила, что за помощь отплачу ему так, раз уж в благодарностях моих он не нуждается и знакомством нашим точно не гордится.

– Я несу, тетя Соня. Несу.

Кручу перед тетей подносом с художественно выложенными закусками и, получив одобрительный кивок, выхожу из кухни в основной зал.

Лавирую между столиками, за одним из которых сидит Георгиос. Я его вижу, он меня тоже. Смотрит серьезно. Кивает.

Я отворачиваюсь и поджимаю губы.

Спустила ему с рук низкий поступок, но мириться не собираюсь. Пусть будет благодарен, что никому не жаловалась. И пусть меня не трогает.

В зал к старостам Жору сегодня не звали, хотя его отец внутри. Как и мой дядя.

Удерживая тяжелое блюдо на одной руке, второй ловко открываю дверь и мышью ныряю в комнату.

Сегодня все разговоры – конфиденциальны. Обслуживают этот зал только родственницы дяди Димитрия. Внутри жутко надымлено. Открытое окно и вентиляция не помогают. Я стараюсь не дышать глубоко, чтобы не кашлять. И не прислушиваться, чтобы потом не грузить себя лишними мыслями.

Еще немного и мне будет всё равно, что там с нашими делящимися и объединяющимися общинами.

То, чем мужчину тут занимаются, кстати, называется джерримендеринг. Я прочитала в умной книге.

Поставив блюдо на центр стола, я отхожу и сквозь пелену дыма пытаюсь рассмотреть – нужно ли обновить кому-то напитки или подойти за дополнительным заказом.

Слух против воли раздражает значимое для меня имя.

– Нет, ну Андрей Темиров, конечно, красиво говорит! Видно, что у парня в голове коллекция сделок в обмен на голоса. Тут никто и не спорит, – один из самых взрослых наших старост смуглый и белобородый Николай из Гелиополя всегда разговаривал громко и прямо. Так и сейчас широко разводит руки, обводя взглядом стол.

У меня удар за ударом ускоряется сердце и немного греются уши. Надо развернуться и уйти,