Неподходящая - Юлия Резник

– Да, папа. – Мой голос звенит. – Я работаю.

– Где же?

– В порту! Юристом.

Взгляд отца становится цепким, как колючки лопуха. Как-то мы с братьями устроили настоящий бой, используя те как снаряды. Ох, как ругалась мама, вычесывая из моих волос репяхи.

– Так это машина щенка Байсарова? – отец неопределенно кивает. – То-то смотрю, знакомые номера.

– Ты несправедлив к ним.

– Если бы Вахид сдержал данное мне слово и взял тебя в жены, ты бы не пошла по рукам!

– По рукам? – я в отчаянии хватаюсь за голову. – Отец! Я вышла замуж. Да, за…

– Слышать ничего не хочу. Все. Достаточно, – рявкает отец, теряя терпение. А я вдруг отчетливо понимаю, что невольно стала причиной едва ли не кровной вражды между двумя влиятельными кланами. И это так неправильно, господи! То, что Байсаровы до сих пор отдуваются за мои, и только мои ошибки.

– Вахид разорвал помолвку, потому что это я попросила его об этом, – шепчу я, облизав пересохшие губы.

Отец моргает. Дергает галстук, давая себе возможность сглотнуть подпирающий горло ком.

– Что ты сказала?

– Ты слышал. Я была влюблена в Никиту. И просто не могла допустить брака с мужчиной, которого даже не знала.

– Ты… – голос отца хрипнет, он будто захлёбывается им. – Ты… Ты позволила мне, своему отцу, испортить отношения с уважаемым человеком, чтобы… Чтобы сбежать с… Ты вообще понимаешь, что натворила? Как меня опозорила, а?

– Теперь да.

Я отвожу взгляд. Поздно стыдиться. Теперь уже ничего не изменить. Но по какой-то совершенно идиотской причине мне невыносимо стыдно.

– Я же развернул против них настоящую войну, – в голосе отца больше не гнев, а какое-то странное неверие. – Я мог их уничтожить. Я думал, он посрамил мою честь. Человек, которому я доверял, как брату… А это… ты?! Все время ты?! Как тебе хватило совести сюда явиться?

Отец делает шаг ко мне. Я ни на миллиметр не отступаю. Не потому что такая смелая. О, нет. А потому что просто не могу пошевелиться.

– Для себя я ничего не прошу, – в противовес его, мой голос звучит тихо-тихо. Отец замолкает, возможно, наконец, расслышав в этой тишине то, что он никак не ожидал. Может быть – зрелость. Может быть – покаяние. А может быть – банальную неприкрытую правду.

– Говори, что хочешь, и чтоб ноги твоей больше здесь не было!

– Хорошо. Я хотела тебя попросить прописать Ками в доме.

Отец открывает рот, наверняка чтобы мне отказать, но я его перебиваю рассказом о том, как Никита буквально похитил дочь. Показываю иски, которые планирую подать, в какой-то горячке убеждаю, что без этой чертовой прописки выиграть дело будет сложнее.

– Хочешь, чтобы я поговорил с судьей?

Это было бы идеально. Но я ведь помню, что он запретил мне его просить…

– Нет. Мне нужна лишь прописка для Ками. Со всем остальным я и сама справлюсь. Не сомневайся.

– Ты уже не справляешься. Скидываешь ребенка на мать. Еще и ее впутывая в свои интриги!

– Я же объяснила, почему Ками не может ходить в садик! Ты мог бы надавить на Никиту, и этот вопрос решился бы сам собой.

– Надавить? Я кто, по-твоему?

– Не знаю, – психую я. – Но давить на ни в чем не повинного Байсарова у тебя получалось неплохо!

Отец багровеет. Я бью по самому уязвимому. В который раз меня подводит моя бедовая горячая голова. Но что уж…

– Убирайся с глаз моих!

Сжав руки в кулаки, торопливо шагаю к дому.

– Ками, солнышко, собирайся. Поедем домой.

– Что происходит? Как все прошло? Только не говори, что вы опять поругались! – пытает меня мама, пока Камила носится по дому, собирая свои пожитки.

– Мы просто поговорили, – мямлю я.

– Лейла!

– Прости, мам. Нечего мне сказать. Прости, что втянула тебя в свои проблемы. Пока…

– Как это «пока»? Мы увидимся?

– Если отец будет не против.

– А садик? – в отчаянии мама встряхивает руками и оборачивается к ведущей на задний двор двери.

– Не знаю. Что-нибудь придумаю. Вы, главное, не ругайтесь из-за меня. Хорошо? Не хочу, чтобы вы ссорились.

В носу мучительно щиплет. К глотке подкатывают слезы досады. Ведь… Если так разобраться, никто из нас не виноват в том, что получилось так, а не иначе. Мы все – заложники своих стереотипов.

Камила уже натянула кроссовки, крепко держит зайца. И, что хуже всего, молчит. Это значит – она поняла, что ее отвергли. Поняла больше, чем должна. И больше, чем я бы хотела.

– Ками, ты готова?

– Готова, – кивает она, не глядя ни на меня, ни на бабушку.

Я беру её за руку. Мама открывает дверь. Я ступаю на выложенную красивой тротуарной плиткой дорожку. Прощаясь со своим прошлым теперь уж навсегда. Но стоит нам с Камилой дойти до калитки, как из сада выход отец. Уже без пиджака. В одной рубашке. Смотрит тяжело. Давя этим молчанием.

– Завтра утром, – говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь, – вас будут ждать в паспортном. Не забудь документы.

Я замираю. Мама охает. А я просто не верю своим ушам. Он…

– Ты нам поможешь? – зачем-то интересуюсь я. Отец морщится:

– Не задавай лишних вопросов. И давай уж езжай, пока я не передумал, – и вновь скрывается в густых зарослях сада. Мама поворачивается ко мне. Она вся в слезах. И мне хочется задержаться, чтобы ее утешить. Хочется успокоить… Но мне ясно дали понять, что несмотря на некоторые поблажки, места в этом доме мне нет. Да и такси подъезжает к воротам.

– Спасибо за все, – шепчу я и тяну за ручку Ками к калитке.

По дороге домой пытаюсь как-то утрясти в голове события этого вечера. Вечера, когда было так много сказано. Я даже немного собой горжусь, что нашла, наконец, смелость рассказать правду. Мне терять нечего, а вот Байсаровым – которым мой отец мстил без всякой на то причины, очень даже. Может, он и не подарок, но все же умеет признавать свои ошибки.

Рука тянется к телефону. Вероятно, будет правильно рассказать Адаму, что вражда осталась в далеком прошлом? Или женщине не стоит вмешиваться в мужские разборки? Да, скорее всего. Отец наверняка придумает,