Долина кукол - Жаклин Сьюзан

– Энн, прошу тебя… вернись домой. Я все это сгоряча наболтал. Можешь продолжать работать… можешь делать все, что захочешь… – Голос его сорвался. – Я женюсь на тебе завтра же… или когда захочешь. Ты все решишь сама. Я сделаю все, что ты скажешь. Все что угодно. Пожалуйста! Просто я увидел, какая ты несчастная, когда ты смотрела на него c этой девицей – ты на меня так никогда не смотрела, – и на меня помрачение нашло. Мне захотелось, чтобы и тебе было больно, как было больно мне. – Он буквально рыдал. – Энн, умоляю… Я знаю, что я старый. Если захочешь встречаться c Лайоном на стороне, я даже это разрешаю – только не говори мне. Делай все, что пожелаешь, только прости меня… и не покидай. – Он начал задыхаться.

– Кевин, что c тобой?

– Все в порядке, просто я, наверное, слишком быстро шел. Я звоню от тебя. Я всю дорогу бежал. Энн, пожалуйста… Для Лайона ведь ты – просто очередная баба, а для меня ты – жизнь моя!

– Кевин… завтра поговорим.

– Энн, я не смогу заснуть, пока ты там, зная, чем ты там занимаешься… – Она услышала, как он вновь начал задыхаться. – Энн, прошу тебя… только сегодня… вернись хотя бы сегодня. Я буду спать в другой комнате. Лишь бы только знать, что ты вернулась. Клянусь, больше не стану следить за тобой, – только останься со мной. Энн, ну пожалуйста… Не драться же мне c ним – я немолод и нездоров. Пожалуйста… прошу тебя!

– Хорошо, Кевин. – Трубка в ее руке как бы налилась свинцом.

– Ты уйдешь оттуда? – Надежда в его голосе была еще более душераздирающей, чем его слезы.

– Да… сейчас. – Она повесила трубку и повернулась к Лайону.

– Опять на перепутье?

Он стоял к ней спиной, наливая себе в стакан.

– Что мне делать, Лайон?

Он пожал плечами:

– Я сказал бы, что тут вопрос такой: ты хочешь, чтобы тебе было хорошо или чтобы совесть была спокойна? К чему ты стремишься – к счастью или к покою?

– Разве это не одно и то же?

– Нет. Любовь вовсе не всегда дает покой. Я уверен, что c Гилмором у тебя будет покой – и чистая совесть. Со мной же тебе иногда придется бороться c угрызениями совести. Но ведь любовь – это всегда немножечко борьба, согласна?

– Так ты хочешь сказать, что любишь меня? – спросила она.

– О господи, это что, нужно написать большими неоновыми буквами, чтобы до тебя дошло? Конечно я люблю тебя!

– Но откуда же мне было знать? Ты ведь за эти две недели ни разу не позвонил мне, не попытался убедить меня…

– Я говорю о любви, – страстно сказал он, – о любви, а не о попрошайничестве! Любовь никого не должна превращать в попрошайку. На что мне любовь, если о ней приходится просить, назначать ей цену или ставить ей какие-то ограничения. И если бы кто-то начал молить меня о любви, я не мог бы отнестись к этому иначе, чем c презрением. Любовь – это нечто такое, что можно только дать, а не купить ни словами, ни жалостью, ни даже доводами рассудка. Я никогда не стану умолять тебя, Энн. Я люблю тебя. Этого ты не можешь не знать. Я всегда буду любить тебя…

– Лайон, и ты знаешь, что я люблю тебя… всегда любила… всегда буду любить…

– Тогда что же мы стоим и разглагольствуем? Ты здесь, и я хочу, чтобы ты была здесь. – Он улыбнулся, но к ней не подошел.

– Но ведь ты возвращаешься в Англию…

– А Кевин остается в Америке. – Он улыбнулся. – Я говорил о любви, а ты говоришь о географии. Что-то мне это очень знакомо.

– Но любовь и означает совместные планы… совместную жизнь.

– Любовь – это чувство. А для тебя это контракт c обязательными поправками и примечаниями. – Он взял ее за руки. – Энн, время для таких вещей прошло. Да, я возвращаюсь в Лондон. Там я живу, там у меня сложился определенный уклад. Тебе все это известно. Может быть, тебе надо вернуться к Кевину. В твою жизнь он лучше вписывается. Я же могу тебе предложить в лучшем случае еще несколько недель.

– Может быть, мне понравится Лондон, Лайон. Такое тебе в голову не приходило?

– Энн, я писатель. Возможно, и не самый лучший, но я стараюсь. А ты уже не та восторженная двадцатилетняя девчонка, которая печатала мои рукописи. Со временем тебе все это до смерти надоест, и ты начнешь меня ненавидеть.

Она повернулась и выбежала из комнаты, промчалась по коридору и вызвала лифт. Может быть, он выйдет за ней. Если выйдет… Двери лифта раскрылись. Она обернулась, посмотрела на закрытую, безмолвную дверь в его номер и вошла в лифт.

Она медленно двинулась к своему дому. Дойдя до него, она намеренно прошла мимо входа. Надо все хорошенько обдумать. Лайон ее любит, но ничего на будущее не предлагает. Она нужна Кевину, и он будет предан ей на всю жизнь. У Кевина все как в контракте, со всеми поправками, которые она пожелает внести, – но к чему ей контракт, по которому ей будут платить чувством, не нужным ей? А Лайона она всегда вынуждает на действия, торопит его, подталкивает. Он не пригласил ее c собой в Лондон – ну и что? Она и сама может туда поехать. Лондон – это еще не край света. Но тогда в глазах Лайона она была бы попрошайкой – и Лайону это очень не понравилось бы. «Любовь надо отдавать» – но не требовать.

Она развернулась и подошла к подъезду. Там, наверху, был Кевин, которому она нужна. Как можно ради нескольких недель счастья заставлять его страдать? Но внезапно ей подумалось обо всех этих впустую растраченных годах c Кевином – и о последующих, которые ничем от них отличаться не будут, – после отъезда Лайона… Но Лайон-то сейчас здесь, и у нее есть возможность быть c ним. Да, вот и решение. Не надо ни к чему подталкивать Лайона, а просто воспользоваться теми неделями, которые он ей предлагает, и дожить их до конца. Тогда, если она все еще будет нужна Кевину, – пожалуйста, тогда они составят, как он выразился, пару брошенных. Но пока еще есть Лайон. И она будет c ним – каждую секунду, каждую минуту, столько, сколько сможет!

Она быстро зашагала назад, потом побежала и бежала до самого отеля Лайона. Подъем на лифте был пыткой. Он открыл дверь – он обнял ее