Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

новыми игрушками и едой, все равно улавливают суть нашей беседы.

Я тихонько радуюсь, что в нашей непринужденной болтовне больше мучительного напряжения, которое поселилось между строк ровно с тех пор, как я предложила ему не сильно миндальничать с Юлей. Сашка мне эту нетактичность великодушно простил, а я решали, что это было хорошим уроком на будущее.

— Пчелка, слушай, - говорит он, когда дети, покончив с едой, сбиваются в стайку у игрового автомата. – Может, сходим куда-нибудь, когда у тебя будет свободный вечер? Без… - обводит взглядом галдящий зал, - без цирка. Вдвоем.

Вижу в его глазах надежду.

Тлеющие, несмотря ни на что, угольки.

— Саш, прости, но нет.

— Так много работы, Май? – На его лице не остается ничего, кроме усталости.

— Я в отношениях, - решаю выстрелить сразу, без предупреждения.

— Не знал, - морщится Саша. Берет чашку, подносит ее к губам, но возвращает ее на блюдце даже не сделав глотка. – И… это серьезно?

Он, конечно, знает (не без помощи Юли), что после моей давней попытки сходить замуж, я уже много лет ни с кем не встречаюсь в правильном смысле этого слова, и что все мужчины, которые так или иначе появляются в моей жизни – это скорее мимолетное увлечение с грифом «для здоровья».

— Мы собираемся съехаться, - говорю то, что сама для себя считаю лучшим показателем серьезности. До Славы я точно ни с кем ничего такого не планировала.

— Ясно. – Его меланхоличный взгляд заметно гаснет. Не то, чтобы он сверкал до этой новости, но теперь я почти чувствую, как третьим участником нашего разговора становится грусть. – Надеюсь, он хороший человек, Пчелка.

Обсуждать с ним Дубровского и в принципе свою личную жизнь я точно не собираюсь, поэтому ограничиваюсь улыбкой и кивком, мол, не переживай.

Несколько долгих секунд Григорьев смотрит на меня как на предательницу. Возможно считает, что у меня это длится уже довольно долго, а я секретничала. Или потому, что в его картине мира, после всех наших перипетий, мы равно или поздно должны были прийти друг к другу.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать. Наверное, «я рад за тебя». Или «Надеюсь, ты будешь счастлива». Или еще какую-нибудь банальность, чтобы скрыть, как ему на самом деле больно.

Но не успевает.

Его оживший на столе телефон подбрасывает в наш разговор Юлю – ее имя и фото горит на экране телефона, как красный флаг.

Саша хмурится, но не сбрасывает. Смотрит на меня виновато и отвечает:

— Да, Юль. Привет.

Я отворачиваюсь, делая вид, что смотрю на детей. Но я слышу. Я не могу не слышать. Не вставать же мне из-за стола, чтобы не прислушиваться к его разговору – мы же вместе здесь сидит в конце концов. И если бы Григорьев не хотел, чтобы я была в курсе, что они обсуждают, он бы явно сделал это первым.

— Да, мы в «Маке». Все в порядке», —говорит спокойно. Почти… как будто даже мило? – Да, я купил ему бургер, Юль… Хорошо. Да, я понял. Будем в шесть. Тебе тоже.

На этот раз он не кладет телефон на стол, а убирает его в карман джинсов.

Какое-то время молча разглядывает свое отражение в чашке, так что первой нарушить тишину приходится все же мне.

— У вас… перемирие? – Мне даже произносить это неприятно, зная все «пикантные подробности» их отношений после того, как Сашка подал заявление о разводе. А в последние месяцы Юля просто как с цепи сорвалась.

— Что-то вроде того. – Он кивает. Смотрит на свои лежащие на столе руки.

— А… развод? – Хотя, судя по его тону, ответ лежит на поверхности, но мне почему-то хочется, чтобы Григорьев прямо это озвучил.

— Мы… - Он вздыхает. - Мы думаем забрать заявление. Кажется, что сейчас не время. Ради Кирилла – он очень тяжело переживает наш разрыв.

Говорит это, не глядя на меня. Наверное, мне бы тоже было стыдно сознаваться в том, что я решила вернуться к человеку, который буквально весь прошлый год кормил меня дерьмом.

Кто автор идеи «А давай подождем ради сына» - догадаться не сложно. Юля, видимо, окончательно потеряв надежду вернуть внимание Резника и вдруг осознав, что на рынке «невест» такое счастье тоже не сильно котируется, решила снова обработать Сашку. Почему нет? Один раз у нее очень даже получилось развернуть его решение на сто восемьдесят градусов.

Во мне поднимается волна протеста, которую я из последних сил подавляю. Хочется врезать ему пару отрезвляющих пощечин, заорать, что он ведет себя как кретин, что после всего случившегося, уже ничего невозможно склеить. Что в конечном счете, Юля просто сожрет его с потрохами – теперь, когда смотрю на нее не через призму дружбы, а как есть, это кажется наиболее вероятным сценарием их воссоединения.

Но… я продолжаю молча на него смотреть, даже когда Сашка, набравшись смелости, поднимает взгляд, в котором без труда угадывается «Ну давай, скажи правду, ты же этого хочешь».

Он всегда был слишком хорошим.

Во мне нет ни капли сомнения, что он делает это не из-за любви к Юле, а только ради блага сына – и именно это причиняет мне самую сильную боль. Не представляю, как можно жить под одной крышей с нелюбимым человеком и всем их «замечательным бэкграундом».

Но это его грабли – кто я такая, чтобы снова лезть со своим мнением? Один раз я попробовала и усвоила урок на всю жизнь.

Поэтому, вместо морали, собираюсь сказать что-то нейтральное, что-то вроде «Ну… удачи», но на этот раз в наш разговор вторгается уже мой телефон. И сообщение от Дубровского. У меня нет фото Славы на экране, но Сашке достаточно просто мельком глянуть на имя – после чего он, судорожно сцедив воздух сквозь зубы, откидывается на спинку стула.

Первое сообщение на экране: «Смотреть, когда детей нет рядом».

Я заранее ощущаю легкий жар в области висков, оглядываюсь – детвора уже в другом конце зала, увлечены попытками достать что-то из игрового автомата, поэтому смело открываю сообщение.

И… тоже слишком шумно выдыхаю, едва не роняя телефон.

Слава на фото явно только что из душа – стоит перед запотевшим зеркалом в ванной.

Абсолютно голый. Капли воды блестят на широких плечах и стальных мышцах пресса. Взгляд в отражении – хищный, слегка как будто нарочно самовлюбленный, потому что, конечно, он знает,