Развод. Цена искупления - Анна Гранина

Высокая, стройная, с лёгкой сединой в волосах, которая только добавляет ей элегантности. Её уверенность всегда меня успокаивала, но сегодня даже она выглядит напряжённой.

— Сколько времени у нас осталось? — спрашиваю, отрывая взгляд от компьютера. В голове каша, я едва могу сосредоточиться даже на таких простых вещах, как даты.

— Неделя, — отвечает она, и её голос звучит как приговор. — Но поставщик из Шэньчжэня сообщил, что доставка задерживается… как раз на неделю.

— Неделю?! — повторяю, чувствуя, как гнев и беспокойство накатывают волной. Мой голос звучит громче, чем я планировала. Наташа слегка вздрагивает, но быстро берёт себя в руки.

— Мы выясняем, есть ли способ ускорить доставку. Возможно, отправить её другой транспортной компанией, — добавляет она.

Я встаю и прохаживаюсь по кабинету. Кажется, стены сужаются вокруг меня, давят, не оставляя места для воздуха.

— Составьте список наших запасов. Всё, что можно использовать для текущих заказов, используйте. А пока ждём ткани, придётся переработать график. Свяжитесь с поставщиком ещё раз, пусть найдут решение. Мы не можем ждать неделю.

— Уже делаем, — кивает Наташа и выходит, оставляя меня наедине с мыслями.

Я закрываю глаза и провожу рукой по виску. Боль нарастает, как будто тиски сжимают голову.

Не проходит и пяти минут, как в дверь заглядывает Катя, наша молодая портниха. Ей всего двадцать три, но её талант уже не раз выручал наше ателье. Она яркая, энергичная, с короткой стрижкой и татуировками на руках, которые делают её внешность дерзкой, но не лишённой обаяния. Сегодня, однако, её лицо настороженное.

— Виктория Алексеевна, у нас проблемы с одним из платьев для показа. Зашивка вышла криво, и ткань начала тянуться, — говорит она, нервно поправляя бейдж на груди.

— Покажи, — отвечаю, поднимаясь.

Мы идём в мастерскую. Вокруг швейные машины гудят, как ульи. Сотрудники сосредоточенно работают, и в воздухе стоит запах ткани, ниток, а где-то в углу пахнет кофе. Катя показывает мне платье. Оно действительно требует доработки, но это не катастрофа.

— Сделай вот здесь дополнительную строчку и усили подклад, — советую я, обводя проблемный участок пальцем. — Мы можем спасти это платье, но нужно действовать быстро.

— Я всё сделаю, Виктория Алексеевна, — Катя улыбается, но её улыбка больше похожа на попытку скрыть волнение.

Катя уходит, а я возвращаюсь в кабинет. Телефон снова вибрирует. На экране всплывает уведомление: *«Ну что, птичка, встречаемся вечером? У меня новости!»* Это от Оли.

Я совсем забыла, что подруга должна приехать. Её компания всегда помогала мне справляться с мыслями, но сейчас я чувствую, что мне просто необходимо выговориться.

— Виктория Алексеевна? — Наташа снова появляется на пороге. Её лицо чуть спокойнее. — Мы договорились с поставщиком ускорить отправку. Если повезёт, ткань будет через четыре-пять дней.

— Это лучше, чем неделя, — выдыхаю я. Хоть что-то, что можно назвать успехом.

Я смотрю на часы. Несколько часов в офисе, потом домой, встреча с Олей… И снова этот холодок внутри, словно предвестник чего-то, что я не готова принять.

Девочки, глава маленькая. Хочу в следующей уместить важное и не стала рвать.

Глава 13

Виктория.

Саунд к главе: Niletto “Будь, пожалуйста, послабее”

— Так что, вернёмся к твоей Дарье? — Оля ставит чашку на стол и внимательно смотрит на меня. — Ты так резко тогда уехала, а я всё думала, что там за история?

Слово «Дарья» режет. Оно раскалывает мою защиту, за которой я пыталась спрятаться. Взгляд упирается в чашку, будто в ней я могу найти ответы, которых мне не хватает. Или спрятаться.

— Я тебе уже немного рассказывала… — начинаю, чувствуя, как тяжесть воспоминаний накатывает волной. — Она была первой любовью Максима.

— Это я помню, — кивает Оля. — Но ты же говорила, что он её не выбрал, что выбрал тебя. Разве это не главное?

— Выбрал, — повторяю, словно проверяю звучание этого слова. — Но, Оля, всё было сложнее. Дарья… Она была девушкой, которую невозможно забыть. Яркая, сильная, полная жизни. Она как вспышка, которая остаётся в памяти, даже если ты закроешь глаза. Роковая. — последнее слово еле шепчу.

— Слушай, ну страсти-мордасти — это красиво в кино, а в жизни так не работает, — фыркает Оля. — Ты же говорила, что она его вымотала?

— Да, вымотала, — соглашаюсь я, опуская глаза. — Она требовала от него слишком многого. Хотела, чтобы он жил только для неё, чтобы бросил всё ради неё. Не поддерживала, такая… эгоцентричная особа. А Максим не такой человек. Он всегда ставил цели, шёл вперёд. Ему нужен был кто-то, кто поддержит, а не будет тянуть назад.

— Вот поэтому он выбрал тебя, — заключает Оля, но её слова звучат как вопрос.

— Да. Я была рядом, когда он ушёл от неё. Поддерживала, слушала, просто была. Первая в любви призналась. Дурочка глупая. Но… он тогда так и не сказал, что любит меня. — Я отвожу взгляд, чувствуя, как горло сжимается.

Оля удивлённо моргает.

— Ты серьёзно? То есть ты первая призналась?

— Да, — киваю, вспоминая тот день. — И это было страшно, Оля. Я боялась услышать, что он всё ещё любит её. Что я для него просто кто-то, кто залатал дыру в сердце. Но он ничего не ответил тогда. Просто обнял. А потом… потом мы жили, строили семью. Но его признание я услышала только после того, как он стал отцом. Только тогда.

Оля качает головой.

— И ты это выдержала? Ты же сама всегда хотела честных и открытых отношений. Как ты жила с этим? — спрашивает она, и я чувствую, как её слова попадают в самую точку.

— Я верила, что любовь приходит со временем, — говорю, но сама чувствую, как в этих словах звучит усталость. — И она пришла. Я это видела в его поступках, в том, как он заботился, как строил для нас всё это. В его словах… От него редко можно услышать “люблю”, но они были. Я видела его любовь к себе. В глазах и жестах. я чувствовала. ведь женщина всегда это чуствует. Но иногда… — я замолкаю, опуская голову, — иногда мне казалось, что тень Дарьи всё ещё между нами. Даже после того, как мы узнали о её смерти, это не ушло.

— То есть? — Оля ставит чашку, её внимание теперь полностью сосредоточено на мне.

— Когда она умерла, ничего не изменилось, — говорю я, чувствуя, как внутри поднимается горечь. — Мы продолжили жить так же. Но я знала, что он помнит. Может быть, даже больше, чем хочет признавать. Это как призрак, который всегда был где-то рядом, даже если я его не видела.