Сердце на льду - Анна Эйч

пресекаю дальнейшие разговоры столкновением наших губ. Её рот оказывается таким же жарким и сладким, каким я его помнил – вкус забытого ею прошлого, которое я намерен вернуть прямо сейчас.

Глава 53. Тысяча оттенков

Сена.

Сегодня ночью я позволила себе утонуть в бездне, имя которой – Курт Максвелл. Его горячие губы исследовали мое тело, словно карту с сокровищами – без устали, с жаждой первооткрывателя. Он сводил меня с ума своей нежностью, особенно в тот момент, когда впервые наполнил собой. Курт шептал: «Моя девочка», обжигая рваным дыханием шею. Мускулистые, по-настоящему мужские руки беспощадно сжимали и ласково гладили, терзали и снова возвращались к трепетным объятиям, оставляя после себя сладкое напоминание о том, что я и есть причина его одержимости.

Властно прижав меня спиной к своей твердой груди, он заставил почувствовать еще тысячу оттенков удовольствия. Впиваясь ногтями в дубовое изголовье кровати, я кричала его имя, как заклинание и проклятие одновременно. Потому что он и был моим проклятием. Отныне ни один мужчина не сможет прикоснуться ко мне так же. Никто не превзойдет Курта в умении читать мои тайные желания и исполнять их словно под аккомпанемент фейерверков и оркестра.

Если бы я могла видеть нас со стороны, то лишилась бы девственности только от одного давления внизу живота. Но я не видела. Я была частью этой живописи – блеклой краской, которую беспощадно смешивают с дерзкими и яркими цветами, заставляя пылать на холсте. Я была главной героиней в этом откровенном, будоражащим до самых костей, сюжете.

Комната запомнила наш тихий шепот, протяжные стоны, резкие крики и требовательные приказы. Она запомнила мою готовность подчиниться во всем и его первобытную потребность обладать.

***

Утро.

Я лежу, прижатая мертвой хваткой к горячей груди Курта, который мирно посапывает, опаляя мой затылок своим дыханием. Его рука с приятной тяжестью покоится на моем животе, и я позволяю себе утонуть в этом сладком заточении. Всю ночь он властвовал надо мной, доказывая, кому я принадлежу, чтобы утром так спокойно спать, уверенный, что никуда я больше не денусь. Он подсадил меня на эти ощущения, словно на наркотик, окатив целым спектром эмоций.

Сделав несколько осторожных попыток выбраться из его объятий, я все же выскальзываю из-под рельефных рук. Придерживая на груди одеяло, ищу ногами пол. Едва касаюсь паркета, как тут же оказываюсь в плену сексуального тела Курта.

– Куда собралась? – хрипло произносит он, и от его голоса моя кровь закипает.

– Хотела попробовать приготовить те протеиновые панкейки, о которых мы говорили на пробежке, – хихикнув, отвечаю я.

– Мой панкейк уже здесь, – он начинает целовать мою шею, прокладывая влажную дорожку ниже. – И мне он очень нравится…

– Щекотно! – вырывается у меня сквозь смех.

– Сейчас будет приятно…

– Ай, всё, хватит! Я хочу есть! – смеясь, я мечусь по постели, пытаясь вырваться из его цепких объятий. Но если честно, я не слишком стараюсь. Курт с легкостью возвращает меня обратно, накрывает своей грудой мышц и блокирует любое сопротивление. Его губы жадно впиваются в мои – грязно, страстно, с извращенной потребностью.

– Мне нужно тебя трахнуть прямо сейчас, – вырывается у него с хриплым стоном.

Игривость мгновенно выветривается из комнаты. Курт резко подхватывает меня на руки и выходит из спальни. Я даже не успеваю задать вопрос, как оказываюсь полностью обнаженной на холодной столешнице кухни.

– Ты что делаешь? – ошарашенно шепчу я.

– Буду есть тебя, пока ты будешь уплетать свои углеводы! – ухмыляется он. С этими словами Максвелл вручает мне пирожное из коробки, стоящей рядом. Нагло зачерпывает пальцем крем и размазывает его по моим губам, шее и ниже – до самых сосков.

– Сумасшедший… – едва слышно выдыхаю я, парализованная смесью шока и пульсирующего желания.

– Только с тобой, – бросает он и впивается в мою шею как вампир. Слизывает крем, кусает ключицу, захватывает сосок зубами и облизывает его с явным удовольствием. – Клубника со сливками…

Меня накрывает волна такого сильного возбуждения, что я теряюсь в пространстве. Туман похоти застилает разум, лишая возможности думать. Курт чувствует каждую мою эмоцию на каком-то интуитивном уровне. Он укладывает меня спиной на стол и устраивается между ног.

– Boże mój… – простонала я на русском, мгновенно забыв на каком языке должна сейчас говорить.

– Обожаю твой русский… – хрипло отвечает Курт и с очередным толчком добавляет: – Обожаю твое тело… – Еще один толчок, и я обхватываю его ногами, усиливая свои ощущения. – Обожаю тебя!

Наши губы сталкиваются в нетерпеливой схватке. Пальцы путаются в волосах друг друга; он берет меня с дикой яростью зверя, а я не могу представить ничего более прекрасного в этот момент. Вспышка приятной боли переплетается с внезапными воспоминаниями: я вижу нас на этом же столе в такой же позе; потом на диване; в ванной; в его кабинете; в машине… Кадры сменяются один за другим с молниеносной скоростью. Но этого достаточно, чтобы понять: он слишком хорош для первого раза.

***

– Почему ты называешь меня Зефиркой? – спрашиваю я Курта, накладывая на тарелку румяные панкейки, которые мне все же удалось приготовить спустя час после наших развратных игр.

– Когда мы впервые познакомились, ты выглядела как одно из тех маршмеллоу, которые Камилла добавляет в кофе для девчонок, – смеется Курт. – Хотя ты и сейчас так выглядишь: розовая и сладкая. – Он тянет меня за футболку и вытягивает шею для поцелуя.

– А я назвала тебя Американо, потому что ты пьешь только его? – сопротивляясь, кладу указательный палец на его губы.

– Видимо, да, видишь: мы идеальная пара! – усмехнувшись, Курт убирает мою руку с лица и звонко целует ладошку.

– А как Элли и Картер к этому отнеслись?

– Они были против.

– Но разрешили жить у тебя? Что-то не сходится…

– Потому что моя квартира оказалась единственным знакомым местом, где бы ты могла остановиться и попытаться что-то вспомнить.

– Расскажем им о нас? Или лучше не надо? Картер иногда бывает неадекватен, когда речь идет о моих потенциальных парнях, а реального он точно закопает.

– Я в курсе, Зефирка, он уже пробовал. – смеется Курт, воруя у меня блинчик. – Но мы все им расскажем. Я не буду больше скрываться, хочу любить тебя открыто. – подмигнув, он как ни в чем не бывало принимается есть свой панкейк.

Мое сердце пропускает удар. Любить? Он сказал, что любит? Это можно считать признанием или у него просто вырвалось? Я с улыбкой киваю, стараясь не выдать своего волнения, и делаю вид, что не заметила заветного слова на букву «Л». Курт меняет тему, и мы продолжаем