Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

своем любимом коне бросился вперед, а за ним черной волной помчались преданные кавалеристы. Несколько рядов солдат с железными щитами выстроились в авангарде. Все двигались нога в ногу, каждый шаг воинов сотрясал землю, а холодный блеск оружия светил ярче солнца, едва пробивающегося сквозь пасмурное небо и тучи.

Войска противника были практически разгромлены, на мгновение Цзяньнин-ван даже перестал бить в барабаны. Арбалетчики с кораблей нацелили орудия в сторону Сяо Ци, и стрелы дождем посыпались на железную стену из щитов.

С высоты городской стены вся битва была видна как на ладони. Сердце мое сжималось от ужаса и тревоги. Боевая обстановка менялась бесконечной чередой. Душа словно покинула мое тело, и мне казалось, что еще немного – и от постоянных потрясений я упаду со стены.

С кораблей до меня доносились возгласы солдат Цзяньнин-вана, я слышала, как они обвиняют Сяо Ци в мятеже. Сейчас барабанный бой звучал особенно пугающе и тревожно. Что до ситуации на берегу – вражеские войска неуклонно отступали под натиском людей Сяо Ци, но они по-прежнему не бежали, храбро и упорно отстаивая позиции. Однако, несмотря на дождь из стрел, Сяо Ци и его кавалерия стремительно приближались к реке.

Вдруг дождь из стрел прекратился. Я посмотрела на Сяо Ци и увидела, как он уже натягивает тетиву своего лука, выпуская в сторону корабля три стрелы подряд. Вопреки ожиданиям, он целился не в Цзяньнин-вана – все три стрелы пронзили крепления фока флагманского судна!

С носовой части корабля под нечеловеческие вопли раздался громоподобный грохот – рухнул парус весом в несколько сотен цзиней [170]! Он также потянул за собой горизонтальную мачту – она обломилась и рухнула прямо на украшенный резьбой, с изображениями драконов, нос корабля – он разлетелся на куски. Те, кто не успел убежать, погибли под обломками, кто-то упал в воду. Под парусом оказался и Цзяньнин-ван.

Я видела, как флагманское судно буквально рассыпалось на глазах. Видела, как Цзяньнин-вана придавило мачтой, но жив он или мертв – было неизвестно. Вражеские солдаты тут же рассредоточились, в строю воцарился хаос. Генерал в золотых доспехах яростно сражался с Сун Хуайэнем, однако, когда с флагманского судна раздался оглушительный грохот, он отвлекся, чем и воспользовался Сун Хуайэнь – он перехватил копье и, ударив со всей силы, сбил противника с коня.

Команды дюжины вражеских кораблей, которым еще удалось уцелеть, бросили своих раненых и искалеченных братьев по оружию, развернулись и отступили на южный берег.

Вражеские войска полностью лишились боевого духа и были не готовы продолжать битву.

Кто-то закричал, бросив оружие:

– Сдаюсь Юйчжан-вану!

Несколько десятков человек из авангарда побросали свое оружие и бросились бежать. Когда вражеские генералы попытались остановить беглецов, уже больше ста человек сложили оружие и бежали. От грозного войска Цзяньнин-вана ничего не осталось.

В финале этого сражения авангард Цзяньнин-вана был полностью уничтожен. Больше половины его войск сдалось Сяо Ци. Те, кто оказал сопротивление, были убиты. Все корабли, за исключением флагманского судна, Сяо Ци также захватил и без проблем переправил через реку. Теперь переправиться на ту сторону было так же легко, как перевернуть руку ладонью вверх.

Однако, когда поле битвы тщательно осмотрели, тело Цзяньнин-вана так и не нашли.

Он тот еще хитрый лис. Вероятно, когда он начал понимать, что над ним и его людьми нависла угроза, что авангард потерпел чудовищный разгром, он подменил себя, а сам сбежал на одном из кораблей, бросив своих людей погибать.

Той ночью Сяо Ци позаботился о щедрых наградах, вине и еде для своих людей. Банкет устроили в резиденции цыши.

К полуночи до города дошли еще сто тысяч солдат. Сяо Ци отдал приказ отдохнуть и укомплектоваться, пополнить провиант и фураж. На следующий день нужно было двигаться дальше – пересечь реку и отправляться на юг.

Когда награждение закончилось, я почувствовала, что немного перебрала с вином, и покинула пиршество, оставив Сяо Ци со своими соратниками. Сяо Ци отпустил меня спокойно, но все равно тихо спросил, не из-за поведения генералов ли я ухожу. Они стали достаточно резки на язык. Я покачала головой и улыбнулась: железо и кровь, вино и мечи – это был мир мужчин.

– Я не хочу идти ни по стопам Мулань [171], ни…

Но договорить мне не дали – слова застыли на губах. Ху Гуанле обнял Сяо Ци, чтобы чествовать его вином. Когда генералы пьяны, они такие беспомощные… Воспользовавшись этим, я поспешно поклонилась и ушла.

Покинув резиденцию, я в ужасе оцепенела… Как я вообще могла сказать такое? Как я могла сравнить себя с… Люй Чжи. Ведь именно ее именем я должна была закончить фразу. «Я не хочу идти ни по стопам Мулань, ни по стопам Люй Чжи [172]». Мысль эта не давала мне покоя. Я и не заметила, как моя повозка подъехала ко входу в резиденцию.

Завтра утром войска Сяо Ци выдвигаются на юг. Им было неведомо, что ждет их впереди. Неведомо, смогут ли они вернуться домой.

Медленно ступая по крытой галерее среди цветов и деревьев, я вспоминала, какой была три года назад. Маленькая цзюньчжу – босоногая, счастливая, с распущенными волосами, на досуге любящая выпить вина и заснуть в тени цветов, шептаться с деревьями, а в час тоски ждать дождя. Ныне от нее не осталось ни тени, ни следа.

Когда я вернулась в свою резиденцию, то вдруг вспомнила, как играла с Цзинь-эр в сянци… Я спрашивала всех – служанок от пожилых до молодых, чиновников, но все как один отвечали, что в тот день, когда меня похитили, гунян бесследно пропала. Я боялась, что с ней совершили что-то ужасное… Цзинь-эр, моя прелестная Цзинь-эр с такой очаровательной улыбкой – неужели ее аромат в самом деле исчез да потускнела яшма [173]?

Стоя перед зеркалом, напротив которого Цзинь-эр умело помогала мне одеваться и причесываться, я ощутила, как сердце сжалось от горя. Я протянула руку к холодному стеклу и коснулась глядящей на меня в отражении женщины – она казалась мне такой знакомой, но при этом я словно видела перед собой незнакомку, во взгляде которой читался лишь неисчерпаемый поток безмолвного холода.

По дороге в Хуэйчжоу Сяо Ци получил секретное донесение, в котором говорилось, что моя мать вернулась в столицу. Он отдал мне кинжал, который всегда носил с собой долгие годы, и из числа женщин выбрал лучших, чтобы они верно и преданно служили мне. Мы вместе смотрели на поле боя, как