Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

но до этого момента писем для меня не было. Казалось, что он вмиг позабыл о своей замужней дочери. Возможно, он думал, что, узнав от Сяо Ци правду, я не смогу его простить.

Я взяла письмо и опустила взгляд – настроение мое отчего-то стало еще мрачнее.

Сяо Ци молча отошел к окну и встал у него, заложив руки за спину, ожидая, когда я открою письмо из дома. Я смотрела на его одинокую спину, крепко сжимая письмо от отца и невольно сминая бумагу.

– Поскольку мы теперь муж и жена… – Я тихо вздохнула. – Как бы далеко ни был родной дом, как бы далеко ни были реки и озера, я всегда буду с тобой.

Послеполуденный солнечный свет просачивался сквозь оконную решетку и падал на его плечи, отбрасывая на пол тень высокого генерала, отчего он казался еще более одиноким. Он стоял ко мне спиной, я не видела выражения его лица. Через мгновение, казавшееся вечностью, он прошептал:

– Хорошо.

Я взглянула на письмо.

– А-У, – вдруг позвал меня Сяо Ци.

– Да? – нежно ответила я и тут же вздрогнула от собственной реакции.

Вдруг Сяо Ци обернулся и посмотрел на меня с улыбкой на лице.

– Тебя зовут А-У.

Я никогда не видела такой яркой и теплой улыбки на его лице. Казалось, что из глаз его лучился свет самого солнца. Я ошеломленно смотрела на него.

– Откуда ты знаешь мое детское имя?

Только последнее слово сорвалось с моих губ, как я опустила взгляд на конверт, на котором рукой отца написано: «Лично для А-У». Я улыбнулась, подняла голову и встретилась с Сяо Ци взглядом. Мы улыбнулись друг другу. Я чувствовала легкий аромат туши на конверте и тепло весеннего солнца. Я будто на мгновение вернулась в былые времена, когда солнце заливало цветущие поля за окном.

Когда он так посмотрел на меня, я еще больше смутилась и опустила голову, чтобы, наконец, открыть письмо. Но вдруг Сяо Ци схватил меня за запястье и отобрал конверт. Приложив палец к моим губам, он сказал с улыбкой:

– Прочтешь, когда вернемся. Сначала сходи со мной кое-куда!

Я опешила. Он взял меня за руку и без каких-либо объяснений вывел во двор. Снаружи толпились слуги и генералы, но Сяо Ци было все равно: крепко сжимая мою руку, он вел меня за собой через крытую галерею – слуги испуганно отшатывались в стороны. Поначалу я смутилась, но теперь мне стало волнительно и любопытно – я следила за каждым его шагом, гадая, куда он меня ведет.

Его широкая ладонь накрывала мою целиком. Я тайком взглянула на его лицо, но он сразу это заметил…

– Пришли.

Он улыбнулся и указал на конюшни.

– Иди выбери лошадь!

– Выбрать лошадь?

Я вскинула брови, ошеломленно уставившись на него.

– Ты собираешься повести меня на войну?

Он рассмеялся.

– Откуда силы столько болтать? Говорю – выбери лошадь. И попроси слуг выдать тебе холщовый хуфу [118].

Кажется, я начала понимать, что он задумал.

– Ты хочешь, чтобы мы втайне отправились в путешествие?

Он пристально посмотрел на меня и сказал:

– Скажи об этом громче, и все в округе узнают, что ванфэй собралась в путешествие.

Вдруг я услышала звонкое лошадиное ржание. Из конюшни вывели очень красивого и энергичного коня – шерсть его была подобна чистой туши, копыта – аккуратные и здоровые, грива развевалась на ветру. От вида такого красавца у меня перехватило дыхание.

– Его зовут Моцзяо [119]. – Сяо Ци улыбнулся, отпустил мою руку и направился к своему любимому коню.

Я сразу заметила, что лошадей Сяо Ци любил больше, чем людей, – от этого сердце мое невольно сжалось от досады. И тут я поднесла пальцы к губам и свистнула – дрессировщики лошадей частенько используют такой свист, чтобы насторожить табун. Когда я была помоложе, я научилась ему у лучшего императорского конюшего – Му Чэна. Как и ожидалось, все лошади замерли и удивленно уставились на меня. Даже Моцзяо повернул голову в мою сторону.

Сяо Ци тоже удивился. Он улыбнулся и сказал:

– А ты способная девушка!

Я незаметно улыбнулась и, вскинув брови, сказала:

– Едва ли я научусь владеть мечом и вести бой так же искусно, как ты.

Неразрывная связь

Косые лучи заходящего солнца покрыли выразительными и сочными полосами безграничные владения, обрисовали точно золотой нитью величественные пики гор, разрывавшие медленно плывущие облака. Под ногами стелилась высокая сочная трава – простирающимся до горизонта зеленым полям не было видно конца и края. Я не знала, что по ту сторону Великой стены настолько необъятные пастбища – они были в несколько раз шире императорских охотничьих угодий. Безбрежные небо и земля, безграничные цепи гор и рек – все, что императорский двор никогда не сможет охватить своими цепкими руками.

Сяо Ци вывез меня из города за непреступные стены пограничной заставы, и передо мной открылась красота широкой равнины, земель, которые он защищал своей кровью. Десять лет назад эти плодородные и невероятной красоты зеленые луга принадлежали туцзюэ. До битвы под Ниншо Сяо Ци разгромил врага и расширил территорию Небесной династии более чем на шестьсот ли [120], до подножия пика Ходо.

Впервые я была так потрясена красотой самой природы. Оказывается, за пределами императорского города была иная сила, на фоне которой меркло даже величие императорской династии.

Сяо Ци поднял хлыст и указал в сторону горизонта.

– Это пик Ходо – самая высокая точка севера. Снег на его вершинах не тает тысячи лет, и никому еще не удавалось забраться выше середины склона. Пастухи севера говорят, что на вершине живут боги и не стоит простым смертным осквернять их дом.

– Я никогда не бывала на такой высоте. – Я не сдержала восторженный вздох, сердце забилось от нахлынувших на меня чувств.

– Я доходил только до того склона. – Он улыбнулся и добавил со смехом: – Единственное, что в этом мире вызывает у меня восторг, – это сила природы.

Подобные вольные и мятежные слова срывались с его уст уже не впервые. Поначалу меня пугали такие речи, но теперь я понимала его чувства. Если бы кто-то другой сказал что-то подобное, это звучало бы легкомысленно, как будто человек осознанно оскорбляет действующую власть. Но когда Сяо Ци говорил о таком, он скорее преуменьшал заложенный в его слова смысл. Среди подобных ему эти слова звучали совершенно естественно, как само собой разумеющееся.

– За этими горами – пустыня. Высокие холмы превращаются в огромное поле беспощадного песка с бездонными