Шрам - Эмили Макинтайр

рука замирает, сердце подскакивает к самому горлу.

Тристан поворачивается и смотрит на меня своими глупыми, идеальными, нефритово-зелеными глазами, как будто я единственное, что он видит. Меня переполняет злость: я ненавижу его за то, что даже сейчас он так убедителен в собственной лжи.

– Один из нас всегда находит другого, – произношу я сквозь стиснутые зубы. – Интересно, почему так?

Тристан улыбается, но эта улыбка не касается его глаз.

И тут он смотрит на мои пальцы, крепко сжимающие нож:

– Ты собираешься убить меня, маленькая лань?

Внутри меня все клокочет. Дрожащей рукой я высоко поднимаю кинжал и направляю его ему в грудь. Я сглатываю, сжимаю челюсть. В груди полыхает пожар.

Сделай это. Сделай это. Сделай это.

Но рука остается неподвижной.

Его кадык покачивается, когда он подходит ближе и упирается в кончик лезвия.

– Я не хочу, чтобы ты проиграла, – шепчет он. – Даже в этом.

Мое разбитое сердце замирает; эмоции взрываются во мне до потери рассудка.

– Ты не имеешь права так со мной разговаривать, – выплевываю я, еще сильнее вдавливая оружие в его грудь. – Не притворяйся, будто тебе не все равно, потому что кроме лжи ты ничего больше не делаешь.

– Ma petite menteuse, мир полон лжи.

Это прозвище слетает с его языка и вонзается мне в сердце – боль настолько сильная, что хочется умереть. Он тянется ко мне, скользит ладонью по коже, а потом обхватывает пальцами запястье, вызывая жар по всей руке.

– Правда в том, что я твой. Всецело. Необъяснимо. Болезненно. Безоговорочно, – он перемещает мою руку, пока кинжал не прижимается к его горлу. – И если тебе нужно пожертвовать моей душой, чтобы ты смогла жить со своей, то сделай это.

Я делаю дрожащий вдох, горячие слезы стекают по моим щекам, пока разум борется с моим сердцем. Смятение переполняет меня, разгоняя мысли, размывая зрение и лишая здравого смысла.

Сделай это.

– Это уловка, – шиплю я, нажимая на лезвие, пока оно не пронзает его кожу.

Тристан улыбается, его пальцы гладят мою руку, вызывая мурашки по коже:

– Никаких уловок, маленькая лань. Не в этот раз. Не с тобой.

Мое лицо искажается.

– Ты убил моего отца, – кричу я, разрезая его плоть, пока кровь не начинает течь по горлу.

Но он не двигается.

– Ты пытался убить меня. Как ты можешь стоять здесь и исповедовать свои деяния после всей боли, которую мне причинил? – мой голос надламывается, я с трудом могу дышать.

В моих словах сквозит горечь. Как будто его рука забралась в самые недра моего существа и насильно вырвала их из души. Его ладонь скользит по руке, по груди, по шее, пока не оказывается у моего лица, а пальцы не начинают ласкать мою щеку.

Закрыв глаза, я отстраняюсь от прикосновений, изнывая от тошноты, что не могу сопротивляться удовольствию, даже когда мой кинжал находится в нескольких секундах от прекращения его существования.

– Это несправедливо, – шепчу я, свободной рукой хватаясь за его рубашку. – Это несправедливо, что ты так поступил со мной. Почему именно ты повстречался на моем пути?

Он отпускает холодный смешок.

– Ты думаешь, я специально тебя искал? – Его хватка крепче сжимает мою челюсть. – Я на все готов, лишь бы стереть тебя из моего мозга.

В груди щемит, агония разливается по венам.

– Проблема в том, Сара, что тебя невозможно стереть. И теперь ты часть меня. Часть, которую я не могу уничтожить, как бы ни старался, – он подходит ближе, отчего кровь начинает сочиться сильнее. – И я тоже часть тебя. Даже если ты ее ненавидишь.

Неожиданно для меня он выкручивает мою руку, убирая клинок со своей шеи. Я задыхаюсь, мне становится страшно, что он нападет.

Но вместо этого он падает на колени и раскидывает руки в стороны.

– Я ничто, если я не твой. – Он стискивает зубы, вода скапливается на нижнем веке, пока одинокая слеза не прочерчивает рельеф шрама и не капает на подбородок. – Так сделай это. Убей меня, Сара. Избавь меня от этого постоянного чистилища. От этого мира, в котором я так нуждаюсь в тебе, но ты не моя.

Горло перехватывает, и я едва могу дышать. Его слова просачиваются сквозь трещины в моем непрочном фундаменте и проникают в щели моей души.

– Я умру счастливым, если это принесет тебе покой, – хрипит он. В его тоне проступают сильные эмоции.

Из самых глубин моей груди вырывается стон, эхом разносящийся по залам собора и отзывающийся в ушах насмешкой над моей болью.

Ну, давай же, Сара. Сделай это.

– Назови мне причину, – прошу я вместо того, чтобы вонзить в него клинок. – Одну вескую причину, почему я должна оставить тебя в живых.

Его глаза вспыхивают:

– Потому что я люблю тебя.

Я роняю нож.

Он с громким лязгом падает на землю, но я едва слышу этот звук, потому что в тот момент, когда отпускаю его, Тристан уже тянется ко мне, обнимает, притягивает к себе и запускает в волосы пальцы, овладевая моим ртом, моими губами, моим языком, моей душой.

Я плачу, прижимаясь к нему, ненавидя себя за слабость, но наслаждаясь его прикосновениями, которые так умело успокаивают боль.

Глава 45

ТРИСТАН

Ее прикосновение – это самая сладкая капитуляция.

Еще задолго до того, как оказаться здесь, я принял решение, что если она пожелает моей смерти, то я лягу у ее ног. У меня нет желания бороться с ней. Как и нет желания жить без нее.

Я больше не жажду трона. Я больше не жажду мести тем, кто причинил мне зло.

Все это меркнет по сравнению с ней.

Кровь струится по моей шее из оставленной Сарой раны, а член пульсирует от ее жестокости. Она бесподобна в ярости, но когда она роняет нож и падает в мои объятия, то я вообще теряю рассудок.

– Покажи мне свою боль, маленькая лань. Отдай ее мне, чтобы ты не терпела ее в одиночку, – шепчу я ей в рот, засасывая рыдания.

Я вцепляюсь руками в ее одежду, а она – в мою, пока мы не оказываемся обнаженными. Сара сидит у меня на коленях, наши вещи изорваны в клочья и разбросаны по сторонам в беспорядочные кучи. Мой член скользит между ее губками, отчаянно желая погрузиться внутрь.

Взяв в кулак ее волосы, я тяну за них, пока ее спина не выгибается, как крендель, а концы вьющихся прядей не касаются пола; пока ее грудь не обнажается, а темно-розовые соски не начинают умолять взять их в рот. Я наклоняюсь, как хищный зверь, и накрываю ртом ее покрытую бугорками плоть, постанывая от ее вкуса и наслаждаясь трением ее киски о мой ствол.

– Тристан, – умоляет она; ее соки стекают по члену, скапливаясь на полированном кафельном полу собора. – Пожалуйста, я…

Я с хлопком отпускаю ее сосок, скольжу языком вверх по груди, присасываюсь к шее, не заботясь о том, оставляю ли я следы. Больше всего на свете мне хочется показать миру, что она не принадлежит никому, кроме меня. Оставить метку на ее коже так же, как она сделала с моей душой.

В любой момент в храм может кто-то войти, но мне плевать. Пусть смотрят.

Это не любовь. Это одержимость. Это безумие. Это спасение.

– Ш-ш-ш. – Мои губы скользят по ее коже, пока не прикасаются к ее устам. – Я знаю, что тебе нужно.

Я отпускаю ее волосы, обеими руками хватаю ее за бедра и сажаю сверху; мой член разъярен и пульсирует под ней. И вот влажное тепло, наконец, окутывает мой член от основания до самой головки; ее мягкие стенки обнимают каждый его гребень. Во мне растет напряжение, перед глазами мерцают звезды – и все это лишь оттого, что я ощущаю ее тело.

Со стоном Сара запрокидывает голову и начинает вращать бедрами, возбуждая меня все сильнее.

Как же она хороша верхом. На этот раз Сара хватает меня за волосы – от этого жжения я начинаю постанывать. Ее губы спускаются по моей шее, посасывая кожу, пока не достигают тонкого разреза на моем горле.

Мой член пульсирует внутри ее киски.

– Да, – шиплю я, приподнимаясь и падая на локти. Ее тело следует за мной, продолжая зализывать рану, которую она только что сделала. – Ты, грязная девчонка,