Вернись ради меня - Коринн Майклс

Ну я боюсь, конечно, но виду не подам.

Тем временем в комнату начинают колонной запускать заключенных в оранжевых комбинезонах. Я сцепляю руки, лежащие на коленях, и жду.

Кевин идет медленно и не смотрит на меня. Столько времени, чтоб его, этот человек был причиной моих страхов, мучил меня, не давал мне покоя, но теперь, когда я смотрю на него, он кажется таким ничтожным.

Он садится передо мной и берет телефон со стены. Я тоже прикладываю трубку к уху.

– Пришла пнуть меня напоследок? – его голос звучит хрипло.

– Это не отличается от того, что ты делал со мной.

Кевин закрывает глаза и наклоняет голову вперед, но продолжает слушать.

– И все же я здесь не для этого, – продолжаю я. – Пришла, чтобы… ну, честно говоря, даже не знаю, но я чувствовала, что хочу по-человечески закончить все, независимо от того, как пройдет суд.

Он издает смешок:

– Закончить… Ты моя гребаная жена, Элли. Ты изменила мне, и теперь ты хочешь все закончить. Как, черт тебя дери, – говорит Кевин сквозь стиснутые зубы, – ты могла лгать мне семь лет о том, что она моя дочь. Ты настолько отчаянно хотела любви, что манипулировала мной все это время? Я дал тебе все, и вот что я получаю?

– Дал мне все? Ты бил меня, Кевин! Ты контролировал каждый мой шаг, называл меня жирной, уродливой, никчемной. Ты отказывал мне в любви и привязанности, использовал секс как оружие. Ты истязал меня физически и морально. Я не знала, что Хэдли не твоя, и не манипулировала тобой. Просто не думала, что могла забеременеть в тот единственный раз, когда была с кем-то другим, – еще до нашей свадьбы.

Он бьет рукой по перегородке, и я подпрыгиваю на стуле.

– Единственный раз? Ты гребаная лгунья и изменщица! Хочешь развода? Да пожалуйста! Я только рад отделаться от вас обеих.

У меня сжимается сердце, и на глаза наворачиваются слезы. Плевать, что он говорит обо мне, но я думала, что, возможно, Кевин испытывает хоть немного привязанности к Хэдли. Хоть он и урод во всех отношениях, но дочка обожала его.

– Хэдли так мало значила для тебя?

Кевин уверенно кивает, напоминая мне о том, насколько он на самом деле черствый.

– Зачем ты здесь? Ты хочешь, чтобы я, глядя тебе в глаза, сказал что? Я подписал твои гребаные бумаги. Мне не нужна жена, которая охотится за моими деньгами и трахается с другими мужчинами. Хочешь развода, так вперед! Забирай своего нагулянного ребенка и проваливай!

– Я пришла, потому что какая-то часть меня сочувствовала тебе. Теперь я понимаю, что была дурой, когда жалела тебя.

Кевин наклоняется вперед и смотрит на меня глазами, полными гнева.

– Ты упекла меня в тюрьму, подала на развод и заявила, что паршивка, которую я растил семь лет, даже не моя дочь, – шипит он. – Сочувствуешь мне, говоришь? Я чертовски рад, что с тобой покончено. Уверен, когда судья узнает, какая ты шлюха, я выйду отсюда. И на твоем месте, Элли, я бы сделал все возможное, чтобы избежать встречи со мной.

С этими словами Кевин вешает трубку и встает.

Я смотрю на мужчину, которого когда-то любила и хотела сделать счастливым. Я пришла сюда, чтобы все закончить, и, думаю, именно это я и получила. Между нами не было любви. Лишь обладание и контроль. С самого начала мы с Хэдли были для него всего лишь расходным материалом.

26. Коннор

– Что значит, у тебя есть ребенок? – спрашивает Деклан после того, как я рассказываю ему о событиях последней недели.

Я не отвечал на его звонки, ссылаясь на отсутствие связи, но писал сообщения. Мне не нужны нотации или напоминания о том, в чем мы с братьями поклялись друг другу. Больше это не имеет значения. Мы взрослые люди, и если они не понимают меня, то могут катиться ко всем чертям.

– У меня есть дочь.

На другом конце ненадолго повисает молчание.

– Ты находишься в Шугарлоуфе сколько… почти четыре месяца? Как ты, черт возьми, успел стать отцом за такой короткий срок?

Я вздыхаю и пускаюсь в объяснения по поводу Элли и Хэдли.

Я всегда хранил ту ночь глубоко в сердце. Не было причин рассказывать о ней всем вокруг, ведь она принадлежала только мне.

Рассказывая сейчас все Деклану, я чувствую себя ничтожеством. Он всегда был нам больше отцом, чем братом.

– Господи Иисусе, Коннор! – восклицает Деклан.

Представляю, сейчас он наверняка сидит в своем модном кожаном кресле, рукой закрыв лицо.

– Слушай, я понимаю, что ты, скорее всего, сейчас злишься на меня, но я счастлив. Я люблю эту малышку и все сильнее влюбляюсь в Элли. Не могу объяснить, но она словно действительно моя идеальная половинка. И я не прошу у тебя ничего, кроме понимания.

Деклан тяжко вздыхает:

– Я понимаю тебя лучше, чем кто-либо еще, братишка. У меня тоже была подобная любовь.

– Кстати о Сид. Они с Элли лучшие друзья.

– Ты виделся с ней? – в его голосе сразу появляется воодушевление.

Деклан может притворяться с кем угодно, но не со мной. Он любит Сидни и всегда любил. Без нее мой брат никогда не будет счастлив.

– Она приходила вчера вечером.

– Черт. Я не могу увидеть ее.

– У тебя не останется выбора, когда ты приедешь сюда отбывать свой полугодовой срок, – напоминаю я ему.

Мой брат может быть большой шишкой в Нью-Йорке, но Сидни поставит его на колени.

– И что ты собираешься делать со своей новой семьей? – меняет он тему. – Будешь переезжать? Искать работу? Или еще что?

Это главная причина моего звонка. Деклан, конечно, выйдет из себя, но он все же должен быть на моей стороне.

– Я бы хотел купить участок земли.

– Прости, что? – брат едва не давится словами.

– Хэдли родилась и выросла в Шугарлоуфе. У нас достаточно акров, сама земля не в залоге, так что я мог купить какую-то часть для нас.

– Ты рехнулся, что ли? Хочешь остаться в долбаном Шугарлоуфе? Ты помнишь, почему мы уехали, Коннор? Это самая бредовая идея, какую я только мог от тебя услышать!

Теперь наступает моя очередь кричать:

– Да, я рехнулся, потому что хочу быть отцом своему ребенку! Я хочу дать ей то, чего не было у нас, – стабильность. Ты можешь сколько угодно отрицать свои чувства к Сид, Деклан, но я не буду. Я нашел женщину, о которой мечтал восемь лет, и не собираюсь ее