Любовь прямо по курсу - Триш Доллер

по пребыванию вместе – хотя мы учимся этому с самой нашей первой встречи – и возвращаемся на яхту со всем, что выяснили.

В каюте пахнет теплыми апельсинами, и я улыбаюсь при виде бейсболки с крабиком, висящей на крючке у сходного трапа. Синяя ткань слегка выцвела на солнце и обмялась по форме моей головы. На полке стоит морская звезда со Свиного пляжа. Фотография меня и Кина в Лоскутном доме висит рядом с фотографией меня и Бена. Новый дом вырастает рядом со старым.

– Я повесил гамак, – входя в каюту, говорит Кин.

Я заправляю кровать, и Кин обнимает меня сзади за талию.

– Хотя гораздо лучше спать обнаженным рядом с тобой под этим пушистым покрывалом.

Последние несколько дней мы чаще были голыми, чем одетыми, но все равно к моим щекам приливает кровь, и Кин тихо смеется.

– У меня есть подарок для тебя, – он принимается рыться в сумке. – Я купил его в Сан-Хуане; тогда ты подарила мне чашку Бена, и я испугался, что мой подарок не вполне подходящий, а сейчас… вот.

Он протягивает завернутую в новогоднюю упаковку коробочку размером с ладонь. Пока я разворачиваю подарок, Кин потирает макушку. Нервничает. Я тоже начинаю нервничать.

В коробочке серебряные серьги с необработанным камнем.

– Это неотшлифованные алмазы. Я увидел их в витрине магазина в Старом городе, и мне показалось, что они тебе подойдут.

– Они красивые.

– Это я и имел в виду.

Я со смехом целую Кина.

– Ну разве можно все время быть таким милым?

– Я люблю тебя. Знаю, нужно было признаться позже, но это правда, и я чувствую себя сейчас не таким уж и… милым.

– Я… не знаю, что ответить.

– Я, конечно, не особо надеялся на то, что ты скажешь…

– Нет, я имею в виду… Я боюсь. Я готова полюбить тебя – и в то же время нет. Я до сих пор вспоминаю Бена и понятия не имею, как перестать о нем думать. Может, это однажды помешает нам, но… я хочу попробовать. Наверное, это самое неромантическое объяснение.

Кин кивает.

– На поздравительную открытку я бы его точно не поместил.

– Я тоже люблю тебя, – внезапно вырывается у меня. – Я хочу, чтобы для меня ты был не заменой, Кин Салливан, а самим собой.

Он нежно берет меня за подбородок и целует.

– Я тоже этого хочу.

* * *

Следующим утром мы с пересадками добираемся на автобусе до Форт-де-Франс и там арендуем автомобиль. Едем куда-то на юг – Кин не говорит, куда именно. На вершине утеса, расположенного у океана невдалеке от города Ле-Дьемо, он подводит меня к группе статуй – их штук двадцать, – установленных в форме треугольника.

– В 1830 году, когда на островах было запрещено рабство, торговый корабль, везущий тайный груз из рабов на Мартинику, разбился о скалу Даймонд. – Кин указывает на одинокую скалу, стоящую в воде. – Сорок скованных рабов утонули.

Статуи обреченно сутулятся, их брови печально сведены, а уголки рта опущены. Они стоят на травянистом поле над синей ширью океана, застыв в вечной тоске.

У меня глаза заволокло слезами.

– Статуи поставили так, чтобы отобразить треугольный торговый маршрут из Западной Африки на Карибы и потом в американские колонии. И они указывают в сторону Гвинейского залива. В сторону дома.

Я уже неприкрыто плачу.

– Мы ставим мемориалы, чтобы чтить память тех, кого потеряли, и помнить о трагедии, когда одни люди обращаются с другими, как с вещами, – продолжает Кин. – Я подумал о твоих словах: ты говорила, что не знаешь, как перестать думать о Бене, – и я никогда не спрошу об этом. В своем сердце ты уже выделила ему местечко, но если бы у тебя было еще немного свободного места…

Слезы текут по лицу, я целую Кина солеными губами и шепчу:

– Для тебя там много места.

Вернувшись в Лез-Анс-де’Арле, мы идем в кафе, садимся за пластиковый столик под тентом, пьем пиво и слушаем рэгги. Местные жители не говорят по-английски, а попытки Кина общаться по-французски – он учил его в школе – их смешат, однако мы как-то справляемся. Принцесса позволяет ватаге детей закапывать ее в песок, потом вскакивает и оттряхивается, рассыпая песок вокруг. Дети смеются и визжат.

– Нужно как-то ее назвать, – говорю я, когда мы вечером возвращаемся на яхту. – Например, «Храброе сердце». Что скажешь?

Кин морщится.

– Как Уильям Уоллес?[16] «Они никогда не отнимут нашу свободу»? Шотландией попахивает. Однако, разумеется, это твоя яхта, и я не могу тебе диктовать.

– О да, ты никогда так не делал раньше.

Кин смеется.

– Что бы ты ни выбрала, все будет хорошо.

– Только не «Храброе сердце»?

– Точно.

Я чуть сдвигаюсь, разворачивая Кина лицом к себе, и целую его.

В гавани есть и другие суда, но тент неплохо скрывает нас от чужих взглядов, так что нам не обязательно спускаться в каюту. Кин раскатывает презерватив, а я снимаю низ бикини. Никаких прелюдий, никаких нежных слов. Лишь желание, острое, жесткое, заставляющее задыхаться… И когда все кончено, я покрываю легкими поцелуями лицо Кина и шепчу признания в любви.

Разница между Кином и Беном в том, что Кин принадлежит мне так, как никогда не принадлежал Бен – он любил меня, но всегда имел запасной выход. Кин мой, пока я хочу его. Это чувствуется во всем, что он говорит и делает.

Глава 28

Трещинки

Взяв палатку, мы едем на полуостров Каравель. Необжитое побережье – и куча пляжей для серферов. Ищем дом дайверов, где Кин познакомился с Феликсом и Агдой, а находим лишь брошенную лачугу, открытую всем ветрам. Под крышей свили гнезда стрижи. Переночевав на пляже, мы весь следующий день учимся кататься на серфинге. Точнее, учусь я – Кин вспоминает уже изученное.

На следующий день мы едем в Сент-Пьер, городок, в 1902 году разрушенный извержением вулкана Мон-Пеле. После него остались немногочисленные руины, большинство домов унесло в океан. Сент-Пьер теперь гораздо меньше, он так и не восстановился полностью, многие здания заколочены, католическая церковь пустует. Вспоминается Монтсеррат, в котором произошло нечто подобное. До чего же мелкими кажутся мои беды на их фоне.

На двенадцатый день за завтраком встает вопрос отплытия.

– Давай останемся. Можем поселиться в пристанище дайверов. Починим его. Заведем куриц и коз, будем выращивать овощи.

– Ладно. – Я намазываю джем из гуавы на хлеб.

– А тебя легче уговорить, чем я думал.

– Мне нравится Мартиника. И не только из-за секса.

– Мне тоже, но теперь у