Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

Тетя Сюй удивленно посмотрела на меня.

– О чем ванфэй говорит?

Подавив улыбку, я равнодушно сказала:

– Во дворце еще остались люди, верные прежнему императору. Стоит провести тщательное расследование.

– Старая рабыня понимает.

Тетя Сюй задрожала от ужаса и медленно глубоко поклонилась.

– Донесите всем, – сказала я, – что любой, кто в частном порядке критиковал политику двора, вел себя ненадлежащим образом или имел тесные связи с прежней партией, – если сознается, его вина будет смягчена. За сокрытие информации обвинения коснутся девяти поколений.

Злоба, притаившаяся в человеческих сердцах, – это то, что не отнять у дворцовых слуг. Чтобы защитить себя, люди будут обвинять других.

Я хочу, чтобы опасность угрожала каждому. И чем больше людей будет бояться, тем лучше.

– Старая рабыня исполнит приказ, – сказала тетя Сюй, поклонилась и развернулась, чтобы уйти.

– Подожди, – остановила ее я. – Есть один человек… Самое время использовать его.

В тюремной камере, в которой круглый год не бывает и лучика света, в лицо ударила затхлая вонь от плесени. Не заходя внутрь, я всем телом чувствовала исходящий изнутри холод.

– Тут слишком грязно. Ванфэй, обождите тут, рабыня приведет ее к вам, – заискивающе улыбаясь, сказала женщина из Министерства наказаний.

Нахмурившись, я сказала:

– Тетя Сюй, за мной. Остальные – ждите здесь. Вам запрещено вмешиваться без моего приказа.

Тетя Сюй шла впереди по узкому темному коридору, держа перед собой фонарь. Чем дальше мы шли, тем холоднее и мрачнее становилось. Перед последней крошечной камерой из маленького оконного проема едва просачивался мерцающий лучик света, освещая едва заметных, извивающихся в земле червей. Тетя Сюй приподняла фонарь, осветив узкий коридор. Из замызганного угла вдруг выпрыгнул огромный черный паук и побежал прямо мне под ноги – я тут же отшатнулась.

– Ванфэй, осторожнее, – поддержала меня тетя Сюй.

Из кучи рисовой соломы вдруг послышался неприятный, осипший голос. С нами будто говорил вовсе не человек.

– Маленькая цзюньчжу тоже тут?

Если не присматриваться, я бы даже не увидела, что в этой грязной соломе спряталась худая женщина. Из-под копны растрепанных волос медленно показалось знакомое желтоватое лицо. Глубоко посаженные глаза смотрели прямо на меня.

– Я знала, что рано или поздно ты придешь. Цзинь-эр будет ждать тебя по дороге на тот свет!

Я внимательно смотрела на нее сквозь тусклый свет фонаря, пытаясь отыскать на ее лице хоть тень прошлого. Но тщетно.

Когда человек готовится к путешествию в другой мир, его слова становятся добрее, но ее сердце до сих пор не отпустили прежние обиды.

– Цзинь-эр, ты можешь спокойно отправиться в путь. – Я спокойно смотрела на нее. – Твоя дочь в надежных руках, Цзыданю я все сама объясню.

При словах «отправиться в путь» Цзинь-эр, впившись в меня взглядом, вздрогнула и вжалась в кучу грубых тряпок.

Когда я смотрела на нее, сердце мое немного сжималось от жалости.

– Если у тебя остались неисполненные желания, ты можешь сказать мне о них.

– Почему ты до сих пор строишь из себя хорошего человека? Как же его высочество ошибался в тебе! Ты самая порочная женщина в мире!

Усмехнувшись, она плюнула в мою сторону.

– Осмелела-то как! – гневно прикрикнула тетя Сюй.

Долго глядя на сумасшедшую женщину передо мной, я медленно сказала:

– Ты верно заметила – Ван Сюань никогда не была доброй. Иначе сейчас за решеткой ждала бы смерти не ты, а я. А может, и весь мой род Ван. Думаешь, слава и почет достаются просто так? – Я слабо улыбнулась. – Все эти годы ты наблюдала, как мое имя прославлялось на весь мир. Но ты не видела, как я ступала по тонкому льду, как трепетала от ужаса. Ты, Су Цзинь-эр, не единственная, у кого плохая судьба. В нашем мире столько прекрасного, но за всей этой красотой столько трудностей. У тебя свой мир. К чему завидовать посторонним?

Цзинь-эр горько улыбнулась.

– Мой мир… У меня никогда не было своего мира… С детства моим миром была ты. Моим небом и моей землей. Когда ты хочешь чего-то – ты просто берешь это. Если чего-то не хочешь – просто отказываешься… То, о чем я не могла просить даже в своих самых смелых мечтах, тебе ничего не стоило. Даже если я отдам свою жизнь, то не удостоюсь от него хотя бы одного ласкового взгляда. Но ты сделала все возможное, чтобы он пошел на войну и умер за тебя!

Слова ее резали мою душу, терзали ее, оставляя лишь жалкие лохмотья.

– Да. Ты все верно говоришь. – Я продолжала улыбаться. Вот только когда я снова заговорила, в горле у меня так пересохло, что собственный голос я не узнала. – Даже если ты отдашь свою жизнь ради Цзыданя, если он не примирится с твоим выбором, что вас будет ждать в конце? Всегда есть вещи, за которые нам приходится бороться. Но есть и то, от чего мы вынуждены отказаться… Даже если бы ты родилась в императорской семье, могла бы отказываться от чего-то или просить, что хочешь, – тебя все равно будет ждать один конец.

– Тебе просто повезло! У тебя счастливая жизнь! – кричала она, зарывшись в куче грязных тряпок. – Даже если в следующей жизни я буду рождена не в императорской семье – лучше стать свиньей или собакой, чем снова стать служанкой!

Ее пронзительные крики разносились по холодной камере, эхо которых окружало меня. Резко обернувшись, я взмахнула рукавом и приказала:

– Отправьте госпожу Су в путь [73]!

Су Цзинь-эр была признана виновной в заговоре с целью совершения убийства и приговорена к смертной казни в камере с использованием белой шелковой ткани. Ее отпечаток пальца был внесен в именной список сообщников.

Изначально Су Цзинь-эр никак не была связана с делом Лю Ин. Все во дворце знали, что Су Цзинь-эр оскорбила члена императорской семьи и совершила тяжкое преступление. Вот только никто не знал, что я приложила руку к тому, чтобы ее казнили как заговорщицу и соучастницу. Очевидно, что теперь все будут думать, что Цзинь-эр лишь пешка настоящего виновника заговора. Лучшее в этой ситуации – то, что мертвые не свидетельствуют. Заговорщики оказались в безвыходном положении. Перед смертью Цзинь-эр, разумеется, «дала признательные показания», но не нашлась, как оправдаться.

Услышав признание и увидев казнь Су Цзинь-эр, заключенные чиновники, отвечавшие за продовольствие и стирку, были напуганы до смерти. Если бы они задумали хотя бы попытаться связаться с мятежниками во дворце, им бы ничего не удалось. Перепугавшись возможных пыток в Дали-сы, они начали обвинять друг друга. Злоба в сердцах людей – самое страшное оружие. Оно