Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

я могу позволить сеять семена подозрений? Распространять слухи? Как я буду смотреть Сяо Ци в глаза после такого? Я могу терпеть ее провокации, но я никогда не смогу простить ей то, что она разрушает все, что мне так дорого.

– Раз у тебя есть доказательства – почему бы тебе не предоставить их мне? Зачем скрывать правду? – Я спокойно смотрела ей в глаза.

Стража держала ее за руки. Она с горечью сказала:

– В тот день, когда дядя императора отправился в поход, мне в руки попало письмо, адресованное Юйчжан-ванфэй. В нем он описывал свои личные чувства. Ван-е, взгляните!

Сердце мое дрогнуло, и я незаметно сжала кулаки. Пути назад уже не было.

– Очень хорошо. Подайте письмо!

Тетя Сюй поклонилась и подчинилась приказу. Она подошла к девушке, ущипнула ее за подбородок, приказав, чтобы та замолчала, а затем умело сунула руку той под одежду. Цзинь-эр застыла, лицо ее покраснело, слезы катились по щекам от скрутившей ее боли, горло раздирало, но она не могла сопротивляться.

Я холодно смотрела на нее, не испытывая и толики жалости. Тетя Сюй – женщина способная. Она всю жизнь вразумляла и наказывала дворцовых слуг. Она не делала ничего особенного, но этого было достаточно, чтобы заставить Цзинь-эр страдать. Она всегда была добра к ней, заботилась о ней. Но теперь тетя Сюй стала причиной ее боли, сколько бы та ни молила о пощаде. Как она могла не наказывать ее за все, что та натворила?

Тетя Сюй в самом деле нашла письмо в нижнем белье Цзинь-эр и передала его мне. Почерк действительно принадлежал Цзыданю – перед глазами невольно мелькнули образы минувших дней. Ладони мои покрылись холодным потом.

Я понимала, что Цзыдань написал, – мне даже не нужно было смотреть в письмо… Когда он отправился в Цзяннань, он должен был убить родного брата. Он шел на войну для того, чтобы и себе найти погибель. Это письмо он написал, когда был в отчаянии, оно каким-то образом попало к Цзинь-эр, а та прятала его по сей день. Она хотела его использовать в качестве доказательства моих любовных чувств к Цзыданю. Сердце мое сжималось от бесконечной боли, но я не смела подать виду. Держать в руках тонкий лист бумаги – все равно что держать на ладони жизнь Цзыданя.

Я обернулась, спокойно посмотрела на Сяо Ци и обеими руками передала ему письмо.

– Это письмо затрагивает репутацию императорской фамилии. Сегодня перед гробом матери прошу ван-е ознакомиться с ним и восстановить доброе имя цешэнь.

Когда наши взгляды встретились, они были подобны молниям, пронзающим друг друга. Не нужно было больше слов. Если есть доверие – к чему оправдания? Если на сердце царит спокойствие – чего бояться? Если нет угрызений совести – бояться нечего. Я просто устала. Устала от бесконечных тревог. Я совсем выбилась из сил. Верил ли он мне? Сомневался ли? У меня было чувство собственного достоинства, и я никому не позволю смотреть на меня свысока.

Туманная пелена затянула мои глаза, и раздирающая сердце печаль излилась в искрах слез. Я слышала, как он что-то говорил мне, но я не могла понять – голос его мягок или он сердится?

– Ван не заинтересован в чтении чепухи.

Он взял письмо и коснулся его краем огонька свечи. Пламя вспыхнуло на бумаге, поглотив написанное, пока пепел не рассеялся в воздухе.

Я не хотела, чтобы перед душой моей матери совершили убийство, поэтому приказала отправить Цзинь-эр во дворец и заключить под стражу.

После ритуала великого обряжания покойника и положения во гроб, согласно правилам буддийского монастыря, тело моей матери предали кремации, а затем поместили в пагоду. До завершения церемонии я не хотела покидать Цыань-сы и смогла завершить все начатые матерью дела. Сяо Ци нужно было решать политические вопросы, поэтому он не мог долго оставаться со мной в храме. После случившегося в тот день, казалось, буря миновала, и ни он, ни я больше не говорили об этом.

Однако, когда он собрался уезжать, он долго молча смотрел на меня, и я увидела в его глазах глубокую беспомощность и тяжесть… Какой же у меня самонадеянный муж. Он никогда не расскажет о снедающей его сердце горечи, всегда будет молча носить эту печаль с собой. Для меня было достаточно лишь мелькнувшей в его глазах тени чувств, чтобы сердце мое рассыпалось в прах. Письмо Цзыданя оставило отпечаток на его сердце. Каким бы непредубежденным ни был мужчина, он не может терпеть ни малейшей чужой тени на сердце своей жены. Я не знаю, как сбросить этот камень с сердца. Между нами столько обид, столько хорошего и плохого. Как мне было объясниться перед ним? Я могла притвориться, смотреть на происходящее и не видеть его, просить его о терпении и милосердии, но это невозможно. Быть может, нам стоит немного побыть в разлуке друг от друга. Это поможет унять тревоги лучше, чем попытки уговорить друг друга. Тетя Сюй утешила меня и сказала, что для исцеления излома в любви нет лекарства лучше, чем недолгая разлука.

Через несколько дней с севера пришла очередная хорошая весть – наше стотысячное войско прибыло, и наследный принц Хулюй совершил неожиданное нападение на вражескую позицию. Он взял штурмом столицу туцзюэ и перекрыл пути перевозки провианта и фуража. Этот удар в спину для хана туцзюэ стал практически смертельным. В то же время, чтобы отомстить за пленение Хуланя, вражеский хан несколько дней подряд совершал яростные нападения на наши позиции, что вызвало ответную реакцию. Сяо Ци приказал защищать город и не вступать в сражение. Когда Хулюй заполучит желаемое, только тогда он откроет городские ворота и вступит в бой. Боевой дух солдат выплескивался за края. Когда они бросились в атаку, то были подобны всесокрушающему свирепому тигру.

Хан туцзюэ понес тяжелые потери – враг нападал с тыла и фронта. Он оказался в безвыходной ситуации. Бросив тяжелораненых солдат и взяв с собой лучших воинов, он сбежал на север, в пустыню.

От власти до простого народа, от чиновников до обычных граждан – все испытывали бесконечный подъем сил. Если ранее чиновники сетовали на решение Сяо Ци отправить стотысячное войско на север, то теперь искренне восхищались столь смелым и разумным решением регента.

Я до сих пор оставалась в храме, но каждый день ко мне по-прежнему приходили слуги, чтобы доложить о важных событиях во дворце. А-Юэ также сообщила, что ван-е каждый день был занят государственными и военными делами и что каждую