Любить и беречь (СИ) - Радкевич Алекс

Раковина, точнее то, что от нее осталось, грудой фаянсовых обломков лежала на полу. Из трубы хлестала вода. В луже сидела озадаченная Динка и с интересом наблюдала за происходящим. А посреди всего этого безобразия на четвереньках ползал Глеб, пытаясь собрать обломки в аккуратную кучку.

- Упс, — выдал он, заметив Никиту. – Не успел.

- Что не успел? Весь дом затопить? – Никита привалился к дверному косяку, чувствуя, что его самого уже ноги не держат.

Глеб когда-нибудь его в могилу сведет, честное слово.

- Прибраться. Я нечаянно!

- Ну это понятно…

Никита добрался до вентиля и перекрыл воду, вытащил из лужи свое сокровище, с облегчением убедившись, что Глеб цел.

- Я сам!

Не позволил себя тащить, оперся на руку Никиты и пошатываясь, добрел до кровати.

- Видишь? Я могу!

- Вижу! Я ведь просил не совершать подвигов! Зачем ты встал?

- Стакан помыть из-под сока.

- Это так срочно?

- Да! Я могу сам себя обслуживать!

- Заметно. А что с раковиной произошло?

- Я поскользнулся, схватился за край, чтобы не упасть, а она не закреплена!

И главное, обиженный такой, на незакрепленную раковину! Никита тяжело вздохнул. Ну вот теперь еще и раковину бате новую покупать. Хорошо хоть без травм обошлось.

- Ты понимаешь, что мог покалечиться, упади ты вместе с раковиной?

- Но не упал же! Ты трость купил? Давай сюда, будем пробовать.

Трость пришлась как раз впору. Даже переодеть себя не дал, прямо в промокших насквозь штанах пошел сначала вдоль стены в спальне, потом по холлу. Никита едва за ним поспевал, придерживая под локоть.

- Удобно?

- Вполне! Только мышцы болят.

- Массаж хочешь?

Улыбается, чертяка. Значит, не только массаж намечается.

@@@

На следующий день они поехали на студию, и Никита убедился, что это правильное решение, едва только они вышли из машины. Глеб даже не хромал почти, зная, что на него смотрят. И за Ника держался весьма условно, хотя с утра пил обезболивающее и расхаживался с большим трудом. Появление Немова без коляски на студии произвело фурор – девчонки аж бросились его целовать, чем немало смутили Глеба: любимый испуганно отшатнулся, косясь на Ника, после недавней ссоры он, похоже, готов был на воду дуть. А Никита только смеялся над непосредственностью девчонок и реакцией героя дня.

Вечером, отдохнув после записи, Глеб заявил, что ему надоело сидеть дома, и они отправились гулять по ночному Тель-Авиву. Спустились на набережную, побродили вдоль берега, посидели в сквере у фонтана. Никита откровенно наслаждался прогулкой и Глебом – тихим, спокойным, не скандалящим, не выносящим мозг. Последний раз он его таким видел… Да Никита даже вспомнить не мог, когда. В Москве его все время кто-нибудь дергал, что-нибудь над ним висело – съемки, записи, концерты. Туда надо поехать, здесь выступить, то подготовить. А еще успевать и у Ирмы показываться, и у него, Никиты. Израиль же у них обоих теперь будет ассоциироваться с бесконечными больницами и проблемами.

Никита не питал особых иллюзий, он уже понял, что оставаться здесь Глеб не захочет. Особенно теперь, когда он мог ходить. Сейчас окончательно восстановится и обязательно поднимет вопрос о возвращении. Ник все чаще замечал, что вместо излюбленного «Спорта» Глеб смотрит по телевизору московские новости, а в планшете требует открыть ему какую-нибудь столичную газету. Да и в разговорах с Ромкой по телефону он то и дело спрашивал про концерты и тусовки. Кстати, о Ромке, дядюшку-то они так и не обрадовали новостью.

- Глеб?

Любимый оторвался от философского созерцания фонтана.

- М-м?

- А ты Ромке так и не сообщил еще, что ходишь. И Таше.

- Сообщил, вчера Таша звонила, пока ты опять на своей бирже «зависал».

- И что она сказала?

- Что ты умница, — хмыкнул Глеб, рисуя что-то палочкой на песке. – Я так и не понял, почему умница ты, а не я. А если серьезно, обещала приехать, но я ее отговорил.

- Почему?

- Во-первых, у Ксюшки там опять какие-то важные соревнования, не надо ее сейчас бросать из-за нас. А во-вторых, я думаю, мы сами скоро вернемся в Москву. Вот допишу вторую книжку, и вернемся.

Ну вот он это и сказал. Никита вздохнул, придался к нему поплотнее.

- Ты правда этого хочешь?

- Хочу. Никит, я люблю Москву, я там родился, вырос, это мой город. Даже если теперь я там никто и звать никак, там все равно лучше, чем здесь. Засяду в Нововнуково, буду огурцы выращивать.

- Ты же терпеть не можешь в земле ковыряться.

- Ну буду плотничать, например. Это я умею.

- Между умею и люблю есть большая разница. А любишь ты свою работу. И здесь она есть.

- Это не работа, Ник, это так, бирюльки.

- Я думал, тебе нравится?

- Лучше, чем ничего. Но «Ашали» не нужно собрание сочинений всех детских писателей в моем исполнении, это все скоро закончится. И вообще мне непривычно так работать, в одни ворота. Мне нужно видеть реакцию слушателей.

- Ну да, аплодисменты, цветы, автографы.

Глеб кивнул, даже не заметив иронии. Никита пнул подвернувшийся под ногу камушек. И всего этого в Москве не будет. Он начнет ждать звонков и приглашений, втайне надеяться, что позовут на очередной концерт. А этого не произойдет. И в один прекрасный день Ник снова найдет его с порезанными венами. Или из петли вытащит. Если успеет.

- Ты не устал? – Ник малодушно сменил тему. – Еще немного пройдешься?

- Пройдусь, а что ты хочешь?

- Да собакам что-нибудь купить. Все, что Эля на неделю наготовила, они за два дня сожрали.

- Пошли!

Глеб решительно поднялся. Ради своей любимой Динки он готов был на любые подвиги.

В уже облюбованном Никитой супермаркете народа было не слишком много.

- Тележку ты покатишь, — распорядился Глеб, покрепче цепляясь свободной рукой за локоть Ника. – Скользко у них тут.

И все равно старается держаться прямо. В сочетании с костюмом трость даже элегантно смотрелась, дополняла образ этакого денди. Волосы Глеб все-таки подкрасил, избавившись на время от милой сердцу Никиты седины, и теперь зачесывал их назад, слегка сдабривая гелем. И часы на руке появились, и платочек из кармана пиджака выглядывал. Никита исподтишка любовался своим сокровищем, тихо радуясь положительным переменам.