Шрам - Эмили Макинтайр

возвышаются вдали, переливаясь тысячами разных оттенков зеленого и напоминая о том, насколько изолирован замок Саксум.

Я уже открываю рот, чтобы спросить, безопасно ли здесь гулять, но мои слова замирают на языке, как только я вижу Тимоти. Мой немой стражник смеется вместе с Полом, запрокинув голову.

Удивительное зрелище. А я ведь была уверена, что он не умеет смеяться. В груди поселяется тягучая боль: я завидую той легкости, с которой они общаются друг с другом. Вряд ли мне доводилось испытывать подобное. Я пытаюсь вспомнить хоть один случай, когда я могла расслабиться и просто побыть с другим человеком, но ничего не получается.

Боль только нарастает, обволакивает сердце и сдавливает его.

Сквозь деревья доносится едва слышимый смех, но этого звука достаточно, чтобы привлечь мое внимание и возбудить любопытство. Он льется с опушки леса, и я следую за ним прямиком в сосновый лес.

Ветки ломаются под ногами, пока я, приподнимая юбки, пробираюсь сквозь деревья в поисках голосов.

И вот у основания густого вечнозеленого дерева вижу две фигуры. Я останавливаюсь, хватаюсь за ствол и укрываюсь в тени листьев.

Я вижу Саймона, который сидит, скрестив ноги, с широко раскрытыми глазами и растянутым в улыбке ртом. Но дыхание мое сбивается не из-за ребенка, а из-за мужчины, сидящего напротив и в точности копирующего позу Саймона. Спина Тристана сгорблена, взъерошенные черные волосы спадают на лоб, брови нахмурены от напряжения. Одной рукой он крепко держит руку мальчика, а другой что-то рисует. На нем черные брюки с подтяжками и кремовая туника с закатанными рукавами.

От этого зрелища у меня перехватывает дух, тепло разливается по венам.

Меня никто не видит, и я пользуюсь этой возможностью, внимательно разглядывая тело Тристана. Рисунки на его предплечьях оживают от каждого движения, будто это живые, дышащие существа, а не произведения искусства, начертанные на коже.

Он выглядит беззащитным, черты его лица заметно смягчились, а уголки рта подрагивают в ответ на смех Саймона.

– Не дергайся, тигренок, – его голос низок и хрипловат.

Воспоминания о его шепоте в соборе посылают вдоль шеи мурашки.

– Мне щекотно, – отзывается Саймон.

Тяжело вздохнув, я переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь сдержать нелепую реакцию тела на простую мысль об этом мужчине.

Но тут ломается ветка, и Саймон поднимает голову, щуря глаза в мою сторону.

Тристан даже не шелохнется: он вообще не обращает внимания на шум.

– Привет, леди! – улыбается Саймон. – Что ты здесь делаешь?

Сердце колотится в груди, ладони становятся липкими.

Я прочищаю горло, пробираясь поближе, и смотрю то на одного, то на другого.

– Гуляю, – приветливо отвечаю я. – А вы?

Саймон, держа под боком игрушечный меч, улыбается еще шире.

И вдруг я замечаю, что у него под глазом появился темный подтек, который пачкает светло-коричневый цвет кожи и придает ей пурпурный оттенок.

Глубоко вдохнув, я отвожу взгляд: не хочу, чтобы он чувствовал себя неловко. Хотя мысль о том, что кто-то или что-то мог причинить этому мальчику вред, вызывает во мне бурю негодования, бушующую, подобно вулкану, готовому вот-вот извергнуться.

Теперь, опустив взгляд, я понимаю, что делает Тристан: он рисует на коже Саймона. И совсем не обращает на меня внимания. Его отстраненность меня коробит, поэтому я направляюсь прямиком к нему… задевая ногой еще одну ветку.

Я вздрагиваю, когда по лодыжке прокатывается волна боли.

– В следующий раз, когда решишь пошататься по лесу, советую одеваться по случаю. – Голос Тристан ласкает меня, как нежное прикосновение.

Я усмехаюсь и щурю глаза, только это бессмысленно, потому что принц не отрывает взгляда от руки Саймона.

– Я не шатаюсь. Я просто услышала смех и пришла посмотреть, кто здесь.

Наконец он останавливается и поднимает на меня глаза:

– Ты одна?

– Да. – Я вздергиваю подбородок. – Если не считать Тимоти и Пола в саду. – Я оборачиваюсь. – Они, наверное, меня ищут.

Саймон хмыкает:

– Держу пари, они рады, что ты ушла.

– Это грубо, – ворчу я, упирая руки в бока. – Я, между прочим, отличный компаньон.

Я опускаюсь вниз, не обращая внимания на корсет, впивающийся в верхнюю часть бедер: не хочется, чтобы Тристан думал, будто мне неудобно.

– Что ты рисуешь?

Саймон покусывает губу.

– Я хотел татуировку, а он отказался ее делать.

– Значит, это временная? – Я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть рисунок.

И в этот момент легкие сдавливаются, как будто кто-то проник в мою грудь и украл дыхание. Я, конечно, и раньше видела шедевры: в замке висят сотни полотен, еще десятки – в моем доме в Сильве. Но такого искусства я не видела никогда.

С круглыми от изумления глазами и колотящимся сердцем я подаюсь вперед, чтобы получше рассмотреть.

От одного взгляда на рисунок в горле образуется ком, эмоции захлестывают меня с головой и забиваются во все уголочки души. Рука Тристана, скользящая по коже, как лодка по воде, вызывает мурашки, словно это ко мне он прикасается с каждым движением. Невероятно, как искусно он владеет пером: рисует замысловатые линии и штриховки, которые я даже не могу вывести на бумаге.

Я смотрю на руку Саймона, и мне кажется, будто она разорвана, испещрена дырами, как лоскутки ткани. А прямо из разреза выглядывает морда льва, причем она настолько реалистична, что можно подумать, будто зверь сейчас прорвет кожу, выпрыгнет и проглотит меня целиком.

С открытым от восторга ртом я наблюдаю за Тристаном, который продолжает рисовать.

Он снова бросает на меня взгляд, и я так быстро смыкаю челюсти, что зубы лязгают друг о друга. Улыбка трогает уголки его губ, и он снова опускает глаза.

– Зачем тебе татуировки, Саймон? – спрашиваю я, не обращая внимания на тысячу непрошеных бабочек, порхающих в моем животе.

Саймон, не сводя глаз с Тристана, пожимает плечами и прикусывает нижнюю губу:

– Потому что у него есть.

Я тоже смотрю на принца, который продолжает работать, крепко сжав челюсти.

– Его все боятся, – продолжает Саймон. – И я подумал, что, если у меня будет татуировка, ко мне перестанут приставать.

У меня пересыхает во рту, горло сдавливает.

Тристан откидывается назад, смахивает с лица волосы:

– Готово.

Глаза Саймона округляются:

– Мне нравится. Думаешь, получится?

Тристан вздыхает.

– Это для тебя, а не для кого-то другого. Забудь уже о них.

– У меня не получается. – Саймон шмыгает носом, рассматривая рисунок. Глаза льва перемещаются вместе с его движениями. – А что будет, когда она смоется?

– Я нарисую другую.

– Леди Битро? – раздается громкий голос за спиной.

Я вскидываю голову и встречаюсь взглядом с Тристаном – сколько же невысказанных слов витает между нами.

Я никого не презирала так сильно, как презираю его. Он отвратительный, грубый – именно такой, как мне и рассказывали.

Но сейчас я не испытываю к нему ненависти.

Из листвы показывается Тимоти, брови его сведены, лицо омрачено.

Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги.

– Привет, Тимоти. Почему ты так долго?

– Вам не следовало убегать.

Улыбка расплывается по моему лицу:

– Я бы давно убежала, если бы знала, что это поможет тебя разговорить. Кроме того, – я поднимаю плечо, – я не ребенок. И мне не нравится, когда со мной нянчатся.

Явно неудовлетворенный ответом, он стискивает челюсти и переводит взгляд на Саймона и Тристана.

– Ваше высочество, – расправив плечи, кланяется Тимоти.

С каменным выражением лица Тристан поднимается на ноги. И я готова поклясться, что сам воздух накаляется, когда он снова надевает маску и превращается в человека, каким его должны знать остальные.

В принца со шрамом.

Не говоря ни слова, он проходит мимо меня. Когда его рука соприкасается с моей, на мгновение наши пальцы переплетаются. Сердце сбивается с ритма – и именно эта реакция должна меня насторожить.

Но, как это и бывает с каждой эмоцией, связанной с Тристаном, я просто ее игнорирую.

Глава 18

ТРИСТАН

На верхнем этаже таверны есть узкий коридор с небольшой ванной комнатой и двумя спальнями, одна из которых всегда содержится в чистоте на случай, если я захочу остаться на ночь. Что, признаться, в последнее время случается редко. Я стал чаще находиться в замке: и в силу присутствия там обворожительной леди Битро, и просто потому, что там живет Саймон, а мне важно, чтобы он мог отыскать меня в любой сложный для него период.

Между тем, по словам Эдварда, моральный дух в наших рядах сильно пошатнулся, так что сегодня я решил не скупиться на время и провести вечер здесь. По всей