Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

Я в ужасе посмотрела на него, не зная, как объяснить, что происходит… Меня не ранили, но из меня необъяснимым образом текла кровь… Сяо Ци резко изменился в лице и перевел взгляд с залитых кровью ног на мое перепуганное и искаженное от боли лицо.

– Немедленно вызовите лекаря! Скорее!

В следующее мгновение он оказался рядом и заключил меня в могучие объятия – я чувствовала, что он дрожал. Я заставила себя улыбнуться и очень хотела сказать, что со мной все в порядке, что ему не стоит так переживать. Но, едва открыв рот, я судорожно прижалась к нему. С каждым вдохом мне становилось все холоднее и холоднее, а взгляд затуманился…

Не вмешивайся!

Император Чэнцзун скончался во дворце Цяньюань на восьмой лунный месяц. Скорбела вся Поднебесная. Гроб императора перенесли в зал Чундэ. Ваны и сановники вместе со своими женами в белых одеяниях собрались у входа в зал и громко рыдали, с утра до вечера совершая траурную церемонию по государю – общий плач.

Следующим днем был оглашен посмертный указ императора – наследному принцу Цзылуну было приказано вступить на престол. Юйчжан-ван Сяо Ци, Чжэнь-гогун Ван Линю и Юндэ-хоу Гу Юну было приказано помогать императору в управлении.

Пять дней спустя императорская повозка покинула дворец и гроб повезли в Цзинлин. О кончине императора узнали на всех границах, но его посмертное храмовое имя сообщили только жителям в предместьях столицы.

Спустя тысячи лет в анналах истории останется лишь несколько строк текста – за каждой сменой престола чудесное перо придворного летописца вычеркивало все о перипетиях и катастрофах, кровавых дождях и пахнущем кровью ветре [225], оставляя между строк лишь несколько слов о благоденствующем мире и великом спокойствии.

Но я навечно запомню великий ужас этого дня… Никогда не забуду, что в этот день я потеряла нашего ребенка.

Я едва помню, как тетя Сюй сквозь слезы что-то говорила мне, а лекарь вливал мне в рот лекарственное снадобье – горькое и вяжущее. Она что-то говорила про выкидыш, а я просто не слушала, постоянно растерянно оглядываясь по сторонам и ища Сяо Ци. Тетя Сюй говорила, что ван-е не пускают во внутренние покои, потому что оружие в его руках и кровь на его одежде приносят беды. Не успев закончить фразу, я услышала, как кто-то резко отдернул перекрывающую часть комнаты штору и закричал. Не обращая внимания на слуг, бледный Сяо Ци ворвался во внутренние покои. Тетя Сюй тут же попыталась преградить ему путь, говоря, что он приносит несчастья, на что Сяо Ци разгневался.

– Чушь! Выметайтесь отсюда!

Я никогда не видела, как он метает молнии: взгляд его был готов превратить все в зольную пыль. В такой момент никто не осмелился неповиноваться. Вместе с тетей все медленно отступили. Он подошел к кровати, опустился перед ней на колени, уткнулся лицом в край моей подушки и, не шевелясь, замолк.

Отзвуки голоса тети Сюй звенели у меня в ушах. Теперь я начала понимать, что она пыталась донести до меня… Я не могла в это поверить…

– Это правда?.. – слабым голосом спросила я.

Сяо Ци не ответил. Он поднял голову и внимательно посмотрел на меня. Я видела его покрасневшие глаза. Человек передо мной никогда не выражал ярких эмоций, но в этот момент я видела на его лице все: боль, раскаяние, вину. Его глаза поймали мой взгляд. Ужас произошедшего кинжалом пронзил меня насквозь – я не сразу почувствовала эту боль. Но теперь тысячи и тысячи тонких игл словно врезались в мое сердце. Теперь я все прочувствовала, все поняла, и от этой боли не могла вымолвить ни слова. Я потянулась к его ладони и крепко прижала к своей щеке, а он чувствовал, как по его руке стекали мои слезы.

– Я могу раздвигать границы и убивать наших врагов, но не способен защитить свою единственную женщину и дитя…

Говорил он чрезвычайно тихо, надломленно, точно голос его разлетался на тысячи осколков. Я хотела утешить его, но у меня не было сил сказать хоть слово. Я только могла сжимать его ладонь и пытаться передать чуточку смелости, оставшейся во мне, чтобы мы вместе могли сопротивляться трескучему морозу, охватившему нас.

Мы не знали, что наше дитя отправилось вместе с нами на юг, защищало целый город, а потом верхом на коне перешагнуло дворцовые врата. Он пережил с нами столько трудностей и опасностей, а потом беззвучно оставил нас одних. Придворный лекарь сообщил, что ему меньше двух месяцев… мы даже не знали о его существовании, а когда узнали – потеряли навсегда.

Я лишилась сознания на два дня и две ночи, постоянно истекала кровью и едва не умерла.

Сяо Ци рассказал, что эти два дня матушка не отходила от меня – без сна и отдыха, без еды и питья. Только два больших часа назад, когда она совершенно утомилась, ее заставили вернуться домой, дабы немного отдохнуть. Она своими руками кормила меня и поила лекарствами. Горькое и вяжущее рот лекарство было ничем по сравнению с болью, раздирающей мое сердце. Всего за два дня блаженство сменилось ужасом, сравнимым с тем, который ждет в царстве мертвых, будто место реальности занял дурной сон. Я уже едва помнила радости семейной жизни на торжественном обеде в честь дня моего рождения, а потом в одночасье все изменилось: император скончался, тетя замыслила восстание, отец попытался решить спор с Сяо Ци оружием, мы потеряли ребенка… Жизнь и смерть, правда и ложь – все образы смешались… Быть может, все это правда было лишь дурным сном. Однако стоило мне закрыть глаза, как я снова видела падающую на императорское ложе тень, холодный, точно снег, блеск тяжелого оружия и брони, до сих пор слышу пронзительный хохот тети, чувствовала боль, когда она толкнула меня и я ударилась о ширму…

Сяо Ци не послушал наследного принца и насильно заточил тетю в холодный дворец [226]. Всех придворных лекарей из дворца Цяньюань казнили, а о том, что императора убила моя тетя, никто так и не узнал. В тот день отец потерпел поражение от рук Сяо Ци – его заключили под домашний арест в резиденцию Чжэнь-гогуна. Мой старший брат принял на себя командование гвардией. Сун Хуайэнь запечатал все двери дворца и убил всех прихвостней императрицы. К самой длинной ночи года окончательный исход событий в столице был уже ясен.

Если бы старший