По щелчку - Лана Ива

из кухни, прошли по длинному коридору и остановились перед дверью с матовым стеклом. Когда Марго её открыла, я замерла на пороге, поражённая.

Внутри было настоящее царство зелени. Просторная, залитая светом комната разительно отличалась от строгого, минималистичного интерьера квартиры. Здесь было тепло и влажно, а воздух наполняли ароматы земли, трав и цветов.

Вдоль стен высились стеллажи с десятками горшков: нежные орхидеи, массивные монстеры, кактусы разных форм и размеров. Повсюду пестрели разнообразные цветы, а плющи в подвесных кашпо, закреплённых на специальных балках под потолком, создавали ощущение джунглей.

– Ух ты… – выдохнула я. – Какая красота.

Маргарет улыбнулась и протянула мне свёрнутый фартук.

– Спасибо. Вот, надевай. И если не хочешь потом вымывать грязь из-под ногтей, могу дать тебе перчатки.

– Не нужно, я не боюсь запачкать руки.

Она одобрительно кивнула.

Я приняла фартук и развернула его. Он был такого же фасона, как у неё, только вместо кактусов на нём красовались маленькие лимоны.

– Здесь потрясающе, – снова восхитилась я, оглядываясь вокруг и вдыхая чарующие ароматы живых цветов. – Настоящая оранжерея.

– Да, это была идея Тео, – призналась Марго, и её взгляд потеплел. – Он знает, как сильно я люблю растения, и подарил мне собственный «зелёный уголок».

Я удивлённо моргнула. Тео – властный, сдержанный, безупречный во всём Тео – думал не только о статусе и работе. Он создал для своей матери целый живой сад, вложив в него нечто большее, чем деньги – он вложил сюда душу.

В груди неприятно шевельнулась вина. Порой у меня проскальзывали мысли, что Тео слишком давит на мать, что его любовь балансирует на грани с контролем. Но вчера, а особенно сейчас, я поняла: он ни в чём не ограничивает её и не подавляет. Он действительно любит её. Искренне, бережно.

И в этот момент я осознала, что мои чувства к нему – уже не просто вспышка страсти, не мимолётная влюблённость. Это было нечто большее: глубокое, тихое, устойчивое.

Я люблю Маршалла. Да, неидеального, порой безумного и до невозможности невыносимого. Но только с ним осколки моей когда-то вдребезги разбитой души наконец складывались воедино. Это была любовь, в которой нет пути назад.

– Ну что, Ханна, начнём? – Марго мягко возвратила меня к реальности.

– Да, конечно, – быстро ответила я, завязывая тесёмки фартука за спиной.

Маргарет подошла к деревянному столу, заставленному инструментами и керамическими горшками с цветами.

– Держи растение у основания, но не сжимай слишком сильно. Главное – не повредить корни.

Я знала, как пересаживать растения, так как иногда помогала матери в саду. Но всё равно внимательно следила за действиями Марго, а затем повторила их, чувствуя, как мягкая влажная земля просачивается между пальцев.

Мы работали в приятном молчании, наполненном шелестом листьев и плеском воды в кувшине. В этом было что-то завораживающее и очень умиротворяющее. Казалось, даже время здесь текло иначе – медленно, размеренно.

Когда мы закончили пересадку, Марго тепло улыбнулась мне и сжала мою руку.

– Ты умница, милая. Отлично справилась. Большое тебе спасибо.

И тут я не выдержала.

– Марго… – тихо произнесла я и посмотрела ей прямо в глаза. – Почему вы так добры ко мне? Так легко приняли в свою семью? Вы ведь совсем не знаете меня.

Она ответила не сразу, задумчиво разглядывая моё лицо в течение полминуты. Затем на её губах появилась мягкая улыбка.

– Потому что я вижу в тебе свет, Ханна. И мне нравится, что ты не пытаешься изменить моего сына. Но главное… – Её глаза странно заблестели. – Все эти три года Тео не переставал заботиться обо мне, пытался вернуть к жизни. Но сам… сам он был похож на робота. А с тобой он ожил.

Сердце дрогнуло, а в горле встал колючий ком. Я сжала зубы, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями, но они всё равно прорвались сквозь резкий выдох.

Я коротко кивнула и, поколебавшись, сказала:

– Я хочу задать вам ещё один вопрос, который может показаться бестактным, – усмехнувшись, я провела рукой по мокрому лбу. – Нет, он будет жутко бестактным.

Маргарет слегка приподняла брови, но в её взгляде не было осуждения, лишь любопытство.

– Спрашивай, что угодно, милая. Я не боюсь неудобных вопросов.

Я глубоко вдохнула, собираясь с мыслями. Грудь сдавило, как перед прыжком в ледяную воду. Тео убьёт меня за такие вопросы.

– Я знаю про вашу депрессию. И… я видела шрамы на запястье. Могу я узнать, почему вы…

Маргарет застыла, её пальцы сжались на краю стола, и я резко замолчала. Между нами повисла тишина – тягучая, глухая, давящая. Я тут же пожалела, что заговорила об этом и расстроила её, затронув слишком личную тему.

Господи, идиотка, заткнись, это же не твоё дело!

– Простите, пожалуйста, я не хотела… – Я сглотнула, чувствуя, как горло словно сдавила чья-то невидимая рука. – Можете не отвечать, просто знайте, что я… я понимаю вас, как никто. После смерти родителей я… – Голос сорвался, но я заставила себя договорить. – Я тоже думала о том, чтобы… уйти. Чтобы быть с ними рядом. Но так и не набралась смелости. И мне до сих пор стыдно за эту попытку.

Моё сердце колотилось так яростно, что пульс гулко отдавался в висках, а тело мелко дрожало, будто мне внезапно стало холодно. Я вспомнила те ужасные дни – дни бесконечной боли и пустоты, где всё казалось бессмысленным. Где я ненавидела себя так сильно, что хотела уничтожить.

– Как ты справилась с этим? – тихо спросила Марго, коснувшись моей руки.

Я ненадолго замолчала, глядя в одну точку. «Не уверена, что справилась с этим, Маргарет».

– Моя мама была детским психологом, – наконец сказала я. – Как-то она рассказала мне о девочке, которую сильно дразнили в школе за то, что она была непохожа на остальных. В один момент давление стало настолько сильным, что она захотела покончить с собой. Но мама убедила её не делать этого словами, что даже если сейчас кажется, будто весь мир против тебя, это не навсегда. Боль неизбежно утихнет, люди вокруг изменятся, и обязательно появится что-то или кто-то, ради чего стоит жить.

Я моргнула, потому что жжение в глазах стало невыносимым, и сделала глубокий вдох.

– Тогда я была ещё маленькой и не придала её словам значения. Но когда мне самой стало невыносимо, я вдруг вспомнила их.

– Никогда не опускай руки, Ханна, как бы тяжело тебе ни было. Всё пройдёт. Наступит новый день, взойдёт солнце. Посмотри на него, улыбнись, глубоко вдохни и живи дальше.

– Но как же жить дальше, если очень-очень тяжело? – непонимающе пролепетала маленькая Ханна, нахмурив тонкие бровки. – Бессмыслица какая-то, мам!

Она рассмеялась и потрепала меня по щеке.

– Быть сильной и найти новый смысл, детка. Он обязательно появится.

Я рассказала Маргарет о ссоре с родителями. О своих ужасных словах. О потере смысла во всём после их смерти. Слова лились сами собой, словно кто-то вытаскивал их из самых недр моего тела, освобождая от груза, который я так долго носила в себе. Я не думала, не подбирала выражений – просто говорила, позволяя эмоциям течь свободно.

Маргарет слушала меня очень внимательно, но на её лице застыло какое-то странное выражение – будто она одновременно хотела что-то сказать и не могла.

– Я искала этот смысл всё это время, и, кажется, наконец-то нашла. В вашем сыне. И… в вас.

На этом мой словесный поток иссяк, и я замолчала. Мне сразу захотелось спрятаться в тёмное место и сжаться в комок.

Зачем, ну зачем я вообще подняла эту тему? Что творится со мной?

Маргарет, заметив моё уязвимое состояние, молча прижала меня к себе. Почувствовав тепло её рук, я лишилась последних сил. Всё напряжение – всё, что сковывало меня изнутри – вдруг растворилось. Я закрыла глаза, повиснув на ней, как потерянный ребёнок, который наконец