Анастасия Соловьева - Полюбить Джоконду

Я ошарашенно молчал.

— Но почему? — Глинская прикусила нижнюю губу. — За что? Не может быть, чтобы у него не было никаких связей в Питере. Быть такого не может! Тогда это просто фантастика! Срочно позвони им и скажи, что ты сейчас приедешь проведать друзей по санкам.

Я набрал номер. Подошла Лиза.

— Привет, Лизок! А далеко там Гришуня, дружочек мой? — начал я как можно развязней.

— Спит твой дружок.

— Так разбуди.

— Зачем? Что-то случилось?

— Наоборот… — Я постарался рассмеяться и, зажав трубку, шепнул Глинской: — Спит он. Теперь, наверное, хоть из пушек пали… — Я щелкнул себя по шее.

— Пусть будит. Мы сейчас приедем. — Глинская категорически мотнула головой.

— Буди его скорей, — усмехнулся я в трубку Лизе. — Мы появимся через полчаса с добавкой.

Я с удивлением следил за своей изменившейся речью. Действительно — страшная квартира, где обычный человеческий язык немыслим. А Лиза там живет!

— С кем ты? — не понимала Лиза.

— Да тут с подружкой одной, — небрежно бросил я.

— С подружкой?!!

— Встречайте, — закончил я нехорошо, развязно.

Глинская торопливо собиралась. Я спустился к машине прогреть двигатель. Я огорчил Лизу. Сейчас она расстроена, переживает — ждет невесть чего. Тяжелый осадок лежал у меня на душе.

Вскоре выскочила Глинская, и мы поехали. Мне хотелось поскорей увидеть Лизу, утешить, успокоить ее, рассеять все ее сомнения. Я гнал по пустым праздничным улицам.

— Не спеши так, — попросила Глинская. — Сейчас Гришка должен вспомнить своих питерских сородичей. Или сородича. Конечно, тот мог давно умереть, переехать, исчезнуть, испариться… Но во время блокады, даю голову на отсечение, он был в Ленинграде. Пусть недолго.

— Но Гришка может и не знать о нем.

— Может. Значит, будем узнавать. Кстати, из тебя вышел бы классный сыщик. А что?! Будем с тобой работать вместе? У меня сейчас такое дело интересное. Я тебе все расскажу, введу в курс… Давай?

— Так сразу? — усмехнулся я. — А «Мебель»?

— Но тебе ведь смертельно надоела твоя «Мебель». А тут живая работа и денег больше. Всему я тебя научу, объясню. Что за радость рисовать столы со стульями? Конечно, и тут есть делишки ерундовые: жена ревнует мужа, муж — жену. Хотя такие больше всего стоят. Договорились?

Мы подъехали к Лизиному дому.

— Приведи его сюда, — скомандовала Глинская.

Когда я вошел в конспиративную квартиру, Гришка был уже на ногах. Расстроенная Лиза молча смотрела на меня.

— А вот и мы! — воскликнул я зачем-то пьяным голосом.

— Видим, — сумрачно согласился Гришка.

— Хотел посидеть тут у вас, да погодка шепчет. Поехали — прокатимся куда-нибудь.

— В своем уме?! — возмутился Гришка. — Дождь же льет! Никуда не поедем.

Я не знал, как быть дальше. Они принимали меня за пьяного.

— Пойдем-ка, Гриш, перекурим на лестнице.

— Кури здесь, — буркнул Гришка.

Я закурил. Они недоуменно следили за мной. Я прошел на кухню, чтобы куда-нибудь стряхнуть пепел, и тут на столе заметил листок и ручку. Поспешно написал: «ГРИША, БЫСТРЕЙ СПУСТИСЬ К МОЕЙ МАШИНЕ. СРОЧНО».

Гришка понятливо кивнул и начал одеваться.

— О, свет моих очей и прохлада моего сердца… — неожиданно громко продекламировал он.

У Лизы заиграл сотовый. Гришка убежал вниз. Мы остались с ней одни. Я смотрел на нее и до сердечной боли чувствовал ее неприкаянность. В спортивном костюме, точно в поезде, она грустно кивала карташовскому бормотанию. Я обнял ее, прижал к себе и разобрал голос Карташова: «Чтобы этого м…ка в квартире у вас больше не было». Я понял, что он говорит обо мне. Теперь я лишен возможности видеть Лизу даже здесь!

Наконец, она отключила телефон. Я молча кивнул на выход. Лиза накинула куртку, и мы вышли из конспиративной квартиры.

— Ну все! — Хоть в лифте я могла дать выход раздражению. — Ты знаешь, чего Карташов потребовал на этот раз?

— Да, знаю. — Саша горестно махнул рукой. — Он хочет, чтобы я не ездил больше к вам.

— И это, между прочим, не просто так…

Он поцеловал меня в губы, и я не смогла закончить свою мысль.

— Слушай, а что у тебя за подружка? — спросила я, когда мы вышли на улицу и я разглядела в его машине женский силуэт.

— Да детектив, Глинская. Мы с ней откопали такое… Плохи Гришкины дела!

— Что?

— Потом, потом, сейчас важно выяснить…

Гришка и Глинская, худая, с коротким каре и крупными сережками-кольцами, беседовали на заднем сиденье. Саша сел на свое водительское место, я устроилась рядом.

— В Саратовской области есть родня… — вымученно тянул Гришка. — Брат двоюродный, племянники.

— Откуда они там взялись?

— Из Энгельса переехали. Это там неподалеку.

— А в Энгельсе?

— Не знаю. Может, ниоткуда. Может, родились там.

— Слушай, Гринь! — неожиданно пришло мне в голову. — У тебя есть близнец?

— Не знаю. Не помню. — Гришка совсем сбился. — У меня вообще братьев нет.

Повисла беспросветная пауза.

— Вспомни, Гриша, — пытала его Глинская, — отец, мать, может, вспоминали кого… Ну, не в самом городе, в Ленинградской области, скажем, дядю Петю, тетю Валю…

Гришка виновато мотал головой.

— Гриш, у тебя родители живы? — осторожно спросила Лиза.

Ко всеобщему облегчению, Гришка кивнул.

— Точно! — Глинская сунула ему свой телефон. — Звони родителям!

Гришка, тяжко вздыхая, нажимал на кнопки.

— Мам, это я, — забубнил он в трубку. — Поздравляю тебя с праздниками. Желаю тебе… А? Откуда? Из машины… Сейчас-сейчас… — Гришка ткнул телефон в сиденье и с вытаращенными глазами зашептал нам: — Мать, оказывается, мне звонила, а меня нет! Светка ей сказала, что я временно дома не живу. Мать с отцом приехали туда и устроили скандал, где я? Светка толком ничего не знает. Мать плачет! Оказывается, она меня повсюду ищет! Она говорит: езжай сейчас же домой! Чего ей говорить?

— Где твоя мать живет? — быстро спросила Глинская.

— На «Речном».

— Скажи: сейчас к тебе приеду и все объясню.

— К матери я не поеду, — уперся Гришка.

— Поедешь и успокоишь мать! — жестко приказала Глинская.

Гришка покорно поднял телефон:

— Мам, я сейчас приеду к тебе и все объясню. Да. Прям сейчас. Не надо пирогов — я только что поел.

Через сорок минут мы были на «Речном вокзале», у Гришкиной матери.

Кирпичный девятиэтажный дом Гришкиных родителей торцом выходил на Ленинградское шоссе. Преодолев внизу несколько тяжелых дверей, мы поднялись на седьмой этаж и позвонили. Открыл отец — высокий старик с манерами военного.

За серой металлической дверью находились четыре квартиры. Чтобы попасть к Гришкиным родителям, надо было пройти еще через две двери: новую, обитую малиновым дерматином, и «родную».