Анастасия Соловьева - Полюбить Джоконду

Казалось, Глинской теперь долго не будет. Я присел на маленький диванчик и задумался. Лиза опять живет в этой чертовой конспиративной квартире. И никогда это не кончится! Судя по всему, Глинская ничего нового не узнала. Но что ж теперь: Лизе навсегда там поселиться?! А этот чертов Карташов?! Может быть, он вообще никогда ничего не скажет. Бред какой-то! А Гришка?! Он и так на пределе… А может — наплевать нам на эту конспиративщину? И бросить все?!

Неожиданно явилась Глинская.

— Предлагаю вначале покончить с делами. — Она села рядом. — А там уж шампанского. Я с утра не ела ничего… Звони Лизе с Гришуней. — Глинская поставила мне на колени телефон. — И давай им отбой! Расходитесь, скажи, с миром по домам…

— Не понял?!

— Тут и понимать нечего, — оживленно говорила Глинская. — Нас сбила с толку причастность Иннокентия. А он ни при чем! «Обелиск» занимается исключительно одной питерской блокадой. Лиза просто не поняла.

— Но Лиза своими ушами…

— Стой! Слушай меня. В своей деятельности «Обелиску» нужны, просто необходимы, архивные материалы. Часть архивов открыта, а часть нет. И вот для этой-то второй части Иннокентию и нужны такие, как Карташов: поиск заархивированных документов, людей, живых и умерших. То есть их связь более чем объяснима. Смотри дальше. Иннокентию нужно оформить свой особняк, украсить его парсуной приятной женщины. Причины понятны: они общественная организация, часто принимают гостей из-за рубежа, кстати, эмигрантов, родственников блокадников. Но об этом я тебе позже расскажу. В Москве Иннокентий недавно, естественно, он просит подобрать модель для парсуны знакомого, по известным нам уже причинам, москвича Карташова. Карташов находит модель конечно же из своих осведомителей. А откуда же еще? Но попутно поручает ей вовлечь в свою сеть несчастного Гришку. Поручает от себя! Обычная вербовка по случаю. Чтобы зря бедной Лизе не простаивать. А не Иннокентий. В этом все и дело.

— Но Лиза собственными ушами слышала, что командовал-то Иннокентий Константинович.

— Иннокентию ни с какого бока Гришка не нужен. Суди сам. Гришка не блокадник и не потомок таковых. А хотя бы и был таковым. Зачем Иннокентию так, по-иезуитски, подъезжать к нему? А? Но Гришка вращается в интересной, именно с карташовской точки зрения, среде. И Гришка нужен Карташову для наблюдения за монашеством или за кем-то из них конкретно. Так?

— Почему же тогда просил Иннокентий?

— Лизе так показалось. Она не поняла — человек перепуган, забит. Ну, может быть, услуга за услугу. Иннокентий просил для Карташова. Но это в самом крайнем случае.

— Карташов смертельно боится Иннокентия…

— Есть такая порода людей, — улыбнулась Глинская. — Или пугать или пугаться. Третьего нет. Карташов из них. Если хочешь знать, я выяснила: Иннокентий хорошего русского рода. Его предок даже фигурировал по делу Распутина. Гришуня же тут ни при чем. И Распутин к нему никакого отношения не имеет. Понял?

Глинская сняла трубку и сунула ее к моему уху:

— Звони. У Гришки, оказывается, четверо детей. И все скучают сильно. А Лизу дома ждут не дождутся любящие муж и дочь. Звони, я не ела, не пила весь день.

— Почему ты думаешь, — спросил я, смутившись, — что Лизу ждет любящий муж?

Глинская искоса взглянула на меня:

— Потому что ждет. Потому что дочь себе места не находит. Потому что у них хорошая семья. Не идеальная, конечно. Потому что нельзя разрушать семью. Вот почему! Звони скорей.

Я стал набирать номер. Однако Гришка и Распутин у меня слились воедино. «Дело об убийстве Распутина», — тягостно крутилось в уме. В трубке я услышал встревоженный Лизин голос: «Алло?» — и нажал на рычаг.

— Ты обещала материалы показать, — сказал я Глинской. — Давай посмотрим.

— Ну давай, — согласилась она и ушла.

Вскоре Глинская внесла свою дорожную сумку. Потом аккуратно поставила на стол шампанское, торт, два бокала и нож.

— Открывай бутылку. Режь торт. — Включив ноутбук, она рылась в стопке отксеренных листов.

С легким хлопком я откупорил шампанское, разлил по бокалам.

— За что пьем? — улыбнулась Глинская. Она чокнулась со мной, но, пригубив, отставила бокал. — Смотри: вот их деятельность. Розыск блокадников, справки из жэков, из дэзов, финансовые отчеты — все нормально, даже пожертвования включены. Протоколы заседаний, выступлений, приемов. Это протоколы незначительных встреч. Иннокентий — педант. Все зафиксировано. Смотри.

Она быстро передавала мне листки. Потом залпом допила шампанское. Я перебирал бумажки, не очень понимая их содержание.

— Еще: я в роли корреспондентки модного столичного журнала побывала у них на брифинге. И сняла ролик. — Она повернула ко мне ноутбук и принялась сама резать торт. — Налей еще.

На экране я увидел длинный фронтальный стол, за которым сидели люди. Среди них в черном костюме — Иннокентий Константинович. Он что-то говорил, но трудно разобрать что — мешали шум, шаги, откашливание, постороннее бормотание.

— Помехи можно убрать, — заметила Глинская. — Если нужно.

Я вслушивался. Громко взвизгивала дверь в правом углу. Она непрерывно открывалась и закрывалась — ходили туда-сюда. Я приблизился к экрану, чтобы хоть что-нибудь расслышать. Тут дверь в очередной раз взвизгнула, впустив кого-то… А за ним по коридору как будто мелькнул Гришка.

«Уже меня глючит», — подумал я, но открутил назад. Вновь дверь раскрылась, вошел мужик, а за ним — кто-то действительно очень похожий на Гришку. Я остановил ролик. Начал вглядываться. Но качество оставляло желать лучшего — изображение было мутным.

— Что там? — Глинская подсела ко мне и тоже всмотрелась. — Ого! Кто это? — Она вытащила из ноутбука диск: — Сейчас мы его попробуем прояснить, — и ушла с ним в глубь комнаты. Там вспыхнул экран монитора.

Глинская что-то приговаривала. Я сидел и ждал.

— Ты только посмотри на нашего героя! — вдруг ахнула она.

Я, бросившись смотреть героя, наткнулся на невесть откуда вынырнувшую этажерку, опрокинул стул и, наконец, прильнул к экрану: по коридору «Обелиска» шагал Гришка. И клок волос из подбородка был при нем.

— Ты говорил, что он на санках где-то катался? — шутила Глинская, но в глазах ее была тревога. — Наверное, по коридорам «Обелиска»…

— Когда снимала ролик?

— Вчера.

— Что это значит?

— Это значит, мой милый Саша, что ты очень хорошо сделал, что не позвонил и не дал им отбой. Еще это значит, что, возможно, Гришку нашего собираются того… подменить каким-то не нашим Гришкой. А нашего Гришуню, скорей всего… убрать. Ликвидировать.

Я ошарашенно молчал.