Путь отмщения - Боумен Эрин

Жизнь этого бедолаги на моей совести. Еще одна невинная душа раньше времени отправилась на небеса, потому что я струсила и не вышла из укрытия.

Внезапно меня охватывает дикая злость на па. Виновата не я. Это он во всем виноват! В том, что уходил от ответов, скрывал истину и долгие годы плел запутанную паутину лжи, в которую я попалась. Па притворялся, что наше золото добыто в Уикенберге. Что наша фамилия Томпсон, а не Томпкинс. Если бы отец рассказал мне хоть половину правды, может, мы были бы готовы. Я бы ни на минуту не оставляла его одного, никогда не выпускала бы из виду, и, возможно, он все еще был бы жив. Мы бы прикрывали друг другу спину, с подозрением относились к любому всаднику, подъезжающему к нашей ферме. Но нет, вместо этого па решил обращаться со мной как с несмышленым ребенком, утаить от меня правду, будто мне не под силу ее вынести. И к чему это нас обоих привело? Он в могиле, а я увязла в кровавой шараде с поисками золота, хотя всего лишь хотела справедливого возмездия за смерть отца.

Взбудораженный Дворняга путается у меня под ногами, и я перестаю мерить комнату шагами.

— Будем караулить, пока не рассветет, — говорит Джесси, во второй раз проверяя, закрыта ли входная дверь. — Одна пара глаз, чтобы следить за рекой, другая — наблюдать за дорогой на восток, куда ускакали «Всадники розы». Вряд ли они рискнут вернуться, тем более что городские разбили лагерь на том берегу, а завтра, если верить слухам, в Финикс возвращается шериф. Но и мы тоже не можем рисковать, так что всю ночь по очереди будет спать кто-то один.

— Как скажешь, босс, — бурчит Билл.

— А почему такой тон, Билл?

— Да брось, Джесси! А то ты не знаешь? Извини, что я не в самом радужном настроении и не возношу хвалу Господу за то, что мы по уши увязли в дерьме!

Джесси хмуро интересуется:

— Не хочешь объяснить, что это значит?

— Я про чертову охоту за золотом! Про «Всадников розы». Мы тут вообще ни при чем. Вот пусть она, — он тычет в меня пальцем, — и рискует своей шкурой ради мести, но у нас с тобой нет причин умирать за клад, которого к тому же не существует!

— Черт возьми, ты же понимаешь, нам нужны деньги!

— Нет. Это тебе нужны деньги. Потому что ты до сих пор стараешься исправить ошибки па: найти золото, обеспечить безопасность всем вокруг. Возможно, сейчас жизнь у нас не сахар, но мы справляемся. И если продолжим в том же духе, все будет в порядке. Нам следовало повернуть на юг, к Тусону, сразу после въезда в Финикс, а не играть в карты. Мы сами сунули голову в петлю.

— Хочешь поехать на юг один? Давай, никто тебя не держит! — рычит Джесси.

— И что я скажу Бенни?

— Что позже я расплачусь с ним золотом. Он не расстроится.

— Это просто смешно, — бросает Билл. — Вы оба не в своем уме. Там снаружи лежит мертвец. А все те игроки в покер? Их жизни тоже на нашей совести.

— Думаешь, я этого не понимаю? — взрываюсь я. Мне надоело молчать, пока братья грызутся между собой, будто меня вообще тут нет. — Я чувствую себя настолько ужасно, что даже словами не описать. Но как насчет тех жизней, к которым моя совесть не имеет никакого отношения: жизни моего отца, семьи из дилижанса? Их души заслуживают правосудия, и неотомщенных душ станет еще больше, если я не расправлюсь с Роузом.

— Ты точно глухая, — говорит Билл. — Глухая и тупая.

— А ну-ка повтори, что ты сказал.

— Я сказал, что ты тупая.

Я бросаюсь на него. Джесси хватает меня, но я успеваю толкнуть Билла со всей силы. Он в ответ бросается на меня, но брат его оттаскивает.

— Остынь, Билл! Выспись и приведи свои мысли в порядок. Если наутро ты по-прежнему будешь думать, что перегонять скот для Бенни — это лучшее, что мы можем сделать для нашей семьи, так тому и быть. Поезжай на юг, я не стану тебя удерживать.

Билл сыплет проклятиями и пинает разбросанные стулья. Потом обжигает нас по очереди гневным взглядом, после чего укладывается на полу.

Я поворачиваюсь к Джесси:

— Спасибо те…

— Нет! — обрывает он. — Ты ни черта не понимаешь. Все это настолько… — Он закусывает губу и отворачивается. — Просто помолчи. — Он берет ружье и уходит к противоположному окну.

Довольно долгое время мы несем вахту без единого слова, и тишину нарушает только прерывистый храп Билла. Лунный свет блестит на поверхности Солт-Ривер. Кусты колышет летний ветерок. В лагере горожан тихо, «Всадников розы» тоже не видать. Ни души вокруг, не слышно даже далекого воя койотов.

Ничто не отвлекает меня от тяжелых мыслей. Я думаю о несчастных, погибших в «Тигре». Об Эвелин — в безопасности ли она сейчас? О девчонке-апачи с вытаращенными от изумления глазами — удалось ли ей убраться из переулка позади салуна?

Я переминаюсь с ноги на ногу и шевелю вывихнутой лодыжкой. Она опухла и болит, но я надеюсь, что движение поможет уменьшить отек.

— Хватит шуметь, — шепчет Джесси от дальнего окна.

— Шорох одежды — это шум?

— А еще ты скрипишь досками пола. Как мы за всеми этими звуками услышим, не крадется ли сюда враг?

Я с тяжелым вздохом отворачиваюсь к прорези в ставнях. Пустыня по-прежнему безмолвна, река все так же тихо журчит, перекатываясь по камням.

— Откуда столько ненависти ко мне, Джесси? Пока мы не заключили сделку, нам вроде удавалось неплохо ладить… Пока ты думал, что я Нат.

Он раздраженно стонет.

— Да нет у меня никакой ненависти.

— А вот и есть.

— Я тебя даже не знаю, — говорит он.

— Я столько всего о себе рассказала — про па и его парные револьверы, про Прескотт, про то, что предпочту ружье любому шестизаряднику…

— Видишь ли, трудно поверить рассказам того, кто притворяется другим человеком. — Джесси переступает с ноги на ногу, производя ничуть не меньше шума, чем я. — Просто умолкни и продолжай караулить, — добавляет он. — Хорошо?

Дневник па, заткнутый за пояс, вдруг кажется страшно тяжелым: будто камень в груди из всей той лжи, которую я повсюду ношу с собой. И если уж совсем честно, то я понимаю, о чем говорит Джесси. По этой самой причине я не могу думать об отце так же, как раньше. Теперь, когда я узнала о его обмане, даже самые настоящие счастливые воспоминания кажутся отравленными ложью.

— Я никогда не ходила в школу в Прескотте, — вдруг признаюсь я Джесси. — Здание школы построили, когда мне исполнилось двенадцать, но со мной занимался па. Я грамотно пишу и умею читать. Могу прочитать целую книгу, честно. Он купил мне «Маленьких женщин», как только их привезли в книжную лавку в Прескотте.

Такой красивой книжки я в жизни не видела: толстая, в кожаном переплете. Меня даже удивило, с какой легкостью па потратил деньги на нечто настолько… бесполезное. В тот год Либби не помешало бы новое седло, да и муки с солью у нас вечно было впритык, а он пошел и купил мне надень рождения книжку. Теперь-то я знаю, что деньги у него водились. Все это было для отвода глаз: наша бедность, тяжелая жизнь, будто мы еле сводим концы с концами. Или па старался не тратить золото, чтобы не пошли разговоры и не вернулись его демоны — как, впрочем, в итоге и случилось. И все равно я рада, что отец тогда потратился. Это лучшая книга на свете. Клянусь, Джесси, так и есть. Когда я в начале года болела скарлатиной, меня поддерживала только одна мысль: «Бет выжила, и ты сможешь». Конечно, она так полностью и не оправилась от болезни и все равно умерла молодой, но я в любом случае больше похожа на Джо, а не на Бет. А Джо способна справиться с чем угодно.

Я вдруг спохватываюсь, что все это время обращаюсь к половицам у себя под ногами, и поднимаю глаза на Джесси. Он стоит спиной и смотрит в крест прорези в ставнях; я даже не уверена, слушал ли он. Но потом он спрашивает, по-прежнему не глядя на меня:

— О чем эта книга?

— «Маленькие женщины»? О жизни. О четырех сестрах. О буднях, наполненных волшебством. Мой экземпляр сгорел при пожаре. Не сохранилось ни странички, а я перерыла все пепелище.