Грехи отцов - Кафф Уильям

На третий день, к вечеру, мне доложили о каком-то господине, настойчиво требовавшем свидания со мною, в котором слуга отказывал ему, ссылаясь на мою болезнь. Я приказал принять, полагая, что это визит касается моих денежных дел, и сошел в приемную.

Навстречу мне поднялся со стула господин, которого я мельком видал в некоторых домах и который отрекомендовался под именем Флеминга.

— Я пришел к вам по несколько щекотливому делу, мистер Кранстон, — начал он, когда я попросил его изложить причину его посещения.

— Барон Дюхлер поручил мне передать вам, что, принимая горячее участие в ваших финансовых затруднениях, он готов помочь вам выйти из них, с условием… — он замялся и не знал, как докончить.

— С условием? — совершенно спокойно повторил я, угадывая это условие.

— Ну, с условием, чтобы вы немножко отдохнули от всяких передряг, проехались бы на континент… Само собою разумеется, что ваша супруга ни в чем не будет нуждаться во время вашего отсутствия.

Я позвонил и приказал слуге проводить мистера Флеминга в прихожую. Потом я написал письмо к моему дяде, жившему в своем поместье в одном из отдаленных графств, поручая ему мою дочь и умоляя его не покинуть бедняжку. Дядя был старый холостяк; я ездил в нему раза два в год, и он прочил меня себе в наследники, но я никогда не рассчитывал на это наследство, так как искренно любил старика. В письме я откровенно рассказал ему все и, отказываясь от всех своих прав на его состояние, просил лишь обеспечить Энид. Отправив письмо, я стал гораздо спокойнее. Я знал, что вечером Аделина отправится на бал с одною из своих приятельниц, которая должна была заехать за нею. Наверное, и Дюхлер будет на балу. Около десяти часов, положив револьвер в карман, я пошел пешком к его дому. Мне пришлось ждать так долго, что я уже сомневался, у себя ли он и не проедет ли на бал прямо из какого-нибудь другого места. Пока я размышлял, где всего вероятнее я могу его найти, он вышел из подъезда вместе с Флемингом. Броситься на него и выстрелить ему в грудь было делом одного мгновения; в следующее мгновение ненавистный немец уже истекал кровью у моих ног, а Флеминг крепко держал меня за руки, громко призывая на помощь.

Через месяц я был осужден на 20-летнюю каторгу за предумышленное убийство, но ввиду моего добровольного сознания в преступлении и иных смягчающих обстоятельств, срок наказания сокращен был на 10 лет.

Не буду описывать того, что я выстрадал в первое время ссылки. Через год мне удалось бежать. Долго скитался я по небольшим городкам и глухим уголкам Германии и Франции, служа то матросом, то поденщиком, то пахарем, и этим добывая себе пропитание. Когда же наконец суровая жизнь, лишения и время достаточно изменили мою наружность для того, чтобы я мог остаться неузнанным, я решился вернуться в Англию. С небольшой суммой, сколоченной мною из моих скудных заработков, приехал я в Лондон и, остановившись в скромной гостинице на Стридже, под именем мистера Артура, начал соображать мои дальнейшие действия. Я ничего не знал о судьбе Аделины и Энид. Первым делом моим было отправиться в дом, где я жил с женою до катастрофы. Он был занят другими жильцами и на вопрос мой, куда переселилась жившие здесь раньше Кранстоны, привратник отвечал, что с джентльменом случилось несчастие, а его леди переехала в Парк-Лэйн.

— Какое же несчастие постигло джентльмена? — спросил я с равнодушным видом и с трепетно бившимся сердцем.

— Кажется, он застрелил кого-то из-за карточного долга или что-то в этом роде, и отправился в Портланд, — отвечал привратник. — Впрочем, я подробностей не знаю.

Больше я ничего не добился от него и отправился в Парк-Лэйн, рассчитывая как-нибудь разузнать, в каком доме живет Аделина.

Была ранняя весна; вошедши в Парк, я почувствовал усталость и сел отдохнуть на траву под деревом; незаметно для самого себя я заснул. Когда я проснулся, то первое, что бросилось мне в глаза, был сидевший недалеко от меня на скамейке человек в изношенном, грязном платье, без признаков белья, совершенный тип уличного бездомного бродяги. Лицо его показалось мне как будто знакомо и, вглядевшись, я узнал Флеминга.

В первое мгновение я подумал, что еще сплю и вижу сон, но сомнения мои рассеялись, когда человек охрипшим от джина голосом обратился ко мне.

— Так вот вы и пожаловали сюда, — сказал он. — Спасибо вам за то, что избавили меня от больших хлопот.

— А разве вы искали меня? — спросил я, в недоумении смотря на него.

Он грубо засмеялся.

— Не больно-то искали, а сами на глаза попались, — отвечал он. — Уж не думаете ли вы, что я вас выследил из любви к вам, мистер Кранстон. Наверное, вы не позабыли еще, как вытолкали меня из дому, даром что тогда на мне была сбруя не хуже вашей? Я-то этого никогда не позабуду. А все-таки вы дорогой человечек для меня, мистер Кранстон! Ха, ха, ха! Вас можно разменять на довольно-таки объемистую охапку банковых билетиков, а потом отправить к дьяволу!

Я не сомневался, что предо мною сумасшедший, но он меня узнал, и это грозило мне страшной бедой. Поэтому я встал и хотел уйти. Но он также встал и подошел ко мне.

— Ваша жена хочет видеться с вами, — сказал он.

— Жена? Это она прислала вас? Где она?

— Тут не очень далеко. Чему обрадовались? Погодите еще валять дурака, кажется, вас и без того довольно дурачили. Идите, что ли!

Тон его был нахален, взгляды наглы. Но я не обращал на него внимания. В голове моей мысли кипели как в толчее, и я нетерпеливо торопил моего оборванного проводника.

Мы дошли до одного из небольших ресторанчиков в улице Сото, и Флеминг провел меня в отдельный кабинет, дверь которого он отворил не постучавшись. Аделина сидела у стола, на котором стоял стакан с желтым напитком и куском льда и двумя торчавшими соломинками. В крошечной комнате помещались только этот стол, диван у стены и кресло. На противоположной стене висело большое зеркало, и в нем я увидал прежде всего отражение лица моей жены. Я приметил, что она возбуждена, постарела со времени нашей разлуки и что на ней лежит отпечаток огрубелости. Пальцы ее унизаны были дорогими кольцами, портившими форму ее прелестных рук. При нашем прибытии она не обернулась, а только странно изменившимся голосом спросила:

— Это ты, Джо?

— Это я, — фамильярно отвечал Флеминг, — и со мною он.

— Кто? Герцог?

При этом я видел в зеркале, как лицо ее вспыхнуло гневом и она поспешно отодвинула от себя стакан с соломинками.

— Герцог? О, нет! Я поймал тюремную птичку!

Тогда она встала, повернулась ко мне, посмотрела на меня и… засмеялась. Флеминг также засмеялся.

— Не похож на прежнего щеголя наш молодчик? — произнес он, кивнув в мою сторону.

Аделина взглянула мне в лицо, и, должно быть, выражение мое испугало ее, потому что она угрюмо приказала Флемингу выйти.

Он неохотно повиновался и мы остались одни.

— Что же ты молчишь? — сказала она. — Мы так давно не видались, что, кажется, ты мог бы выказать больше интереса к твоей семье.

— Я не знаю с чего начать, — глухо отвечал я. — Прежде всего, как ты узнала о моем возвращении?

— Об этом после всего. Неужели у тебя нет других вопросов?

Она говорила холодно и небрежно, и, глядя на нее, я дивился, куда девалась ее былые грация и изящество манер и движений? Теперь предо мною была красивая, но значительно помятая женщина, с пошибом уличных очаровательниц.

— Так скажи, где наша дочь, Энид?

— В Шотландии.

— С кем она живет?

— С своей старой няней, Ферншо. Ты ловко распорядился, однако! Жену бросил без гроша, а девчонку сделал миллионершей!

Она опять уселась и, говоря, потягивала через соломинку желтую жидкость. Щеки ее раскраснелись, глаза заблестели, и возбуждение ее видимо росло.

— Только такой старый идиот, как твой дядюшка, мог оставить такое нелепое завещание! — продолжала она, гневно ударив кулаком по столу. — Все предоставить этому ребенку, отстранив от нее мать, ее ближайшую покровительницу!