Грехи отцов - Кафф Уильям

— В ней нет ровно никакой таинственности, — почти запальчиво воскликнул Ральф, — она чиста как хрусталь. Нельзя же взваливать на нее ответственность за прошлое ее отца!

Больше мы об этом не беседовали.

Несколько дней спустя мы получили телеграмму от Энид, извещавшую о своем прибытии, и жена встретила ее на станции. Я был искренно рад снова увидать прелестное личико нашей любимицы, казавшейся еще красивее в траурном костюме. Она также, по-видимому, была довольна вернуться к нам, хотя пережитые ею в последнее время события наложили на нее заметный отпечаток. Она часто глубоко задумывалась посреди оживленного разговора, как будто под гнетом какой-то тяжелой мысли. Мы ее ни о чем не расспрашивали, а сама она ни словом не касалась своего пребывания в Испании. Весь день оставалась она с Эмили, очень редко выходя из дому и приводя этим в отчаяние Ральфа, жаждавшего объясниться с ней наедине. Он приезжал из города почти ежедневно, в надежде наконец достигнуть своей цели, и уезжал разочарованный и огорченный, негодуя на холодность и сдержанность Энид и ревнуя ее к памяти умершего отца.

— По временам мне кажется, что она вовсе меня не любит! — жаловался он мне. — Она просто избегает меня, точно я ей совсем посторонний!

— Терпение! — утешал я его. — Ведь сами же вы говорили, что Энид девушка не заурядная. Дайте ей успокоиться и немного позабыть о перенесенном ею ударе. К тому же, кто знает, нет ли на заднем плане какого-нибудь смуглого красавца-гранда? — смеясь, прибавил я.

— Ну нет, уж за это я ручаюсь, что никакого гранда не существует! Не таковская она, чтобы так скоро менять свои привязанности! — с завидною самоуверенностью возразил Ральф, забывая свою недавнюю жалобу.

Раз, в сумерки, Ральф прогуливался с сигарой по нашей, всегда довольно пустынной, улице, окаймленной зеленой изгородью и, подходя к дому, услыхал за густою зеленью хриплый мужской голос, с угрозой восклицавший:

— Говори, где Аделина Кранстон? Ты должна знать, ты здесь живешь! Куда она девалась? Куда вы ее спрятали?

— Пустите меня! Я не знаю никакой Аделины Кранстон! Если вы не отпустите, я закричу! — отвечал другой голос, хорошо знакомый Ральфу, который в одно мгновение перемахнул через изгородь и очутился возле Энид и ее грубого собеседника.

— Что тебе нужно здесь, бездельник? — яростно спрашивал Ральф, тряся за ворот жалкого, оборванного старика.

— Он хотел ограбить вас, Энид?

— Нет, — отвечала девушка, очень бледная, но без признака испуга, — он только приставал ко мне с вопросами и больно измял мне руку.

— Я не грабитель, — угрюмо сказал старик, не делая ни малейшей попытки освободиться из рук Ральфа. — Я спрашивал ее о том, что она должна знать, так как она живет в этом доме. Здесь жила прежде Аделина Кранстон. Я хочу знать, где теперь Аделина Кранстон?

Все еще держа его за ворот, Ральф перестал его встряхивать и сурово произнес:

— Не прикидывайся дурачком. Вот я кликну полисмена, тогда небось другую песню запоешь!

— Не делайте этого, сэр! — внезапно вырвавшись от Ральфа и упав пред ним на колени, воскликнул старик. — Если вы отдадите меня в полицию, я никогда не найду ее.

— Отпустите его, мистер Гэринг, — вступилась совершенно оправившаяся Энид, — он просто помешанный и остановил меня без дурного умысла.

— Без умысла, без умысла! — заговорил быстро старик. — Вы сказали правду, мисс. У меня иногда в уме мешается, когда я очень хочу найти ее и не могу. Все время, покуда меня держали взаперти, я думал о том, как приду сюда искать ее. Прежде тут было темно и пусто, теперь дом занят, и я полагал, что это вернулась она. Так ее нет там, наверное? — недоверчиво продолжал он. — Или она не велит принимать бедного Джо?

— В доме нет особы под таким именем, можешь поверить, старикашка! — сказал Ральф. — Ну, убирайся, да смотри, не показывайся здесь, а не то худо тебе придется!

Старик поплелся прочь, бормоча себе что-то под нос, а Ральф с Энид направились домой. Не прошли они нескольких шагов, как им встретился полисмен, делавший вечерний обход.

Поравнявшись с ним, Ральф остановил его.

— Здесь шатается какой-то старик, бродяга или мошенник, который очень грубо приставал к этой молодой леди, — сказал он. — Позаботьтесь, чтобы его убрали из этого соседства.

— Вероятно, сэр, вы говорите о помешанном Джо? — отвечал полицейский. — Чистое наказание с ним, сэр! Уж сколько раз он сидел в сумасшедшем доме и всегда-то сумеет так устроить, что его выпустят, как здорового. Он худого не делает, сэр, нужно сказать правду, сэр, а вот только пугает людей.

— Он в самом деле помешан? — спросила Энид.

— Совсем помешан, мисс. Изволите видеть, тут жила одна леди, которую он любил, и она уехала внезапно, — так что он потерял ее из виду. Вот от этого-то он и рехнулся. Теперь постоянно ищет ее, уж сколько лет. Мы все знаем помешанного Джо. Он пуще огня боится полиции, так как мы постоянно отсылаем его в больницу. Что-то давно он здесь не показывался, видно, его выпустили только сегодня.

— И лучше пусть больше не показывается совсем, — сказал Ральф. — Удивляюсь, как можно пускать сумасшедших разгуливать на свободе!

Он поспешил уйти от болтливого полисмена, горя нетерпением воспользоваться своим первым свиданием с глазу на глаз с любимой девушкой.

— Энид, — без обиняков начал он, беря ее руку, — поговорим же наконец откровенно. Отчего вы избегаете меня? Отчего не даете мне возможность предложить вам вопрос, от которого зависит все мое счастье? Неужели вы переменились ко мне?

— Нет, я не переменилась, Ральф, — отвечала она, — но я нахожусь в самом затруднительном недоумении, как мне поступить. Если я не обращалась к вам за разрешением этого недоумения, то лишь потому, что вы были бы пристрастным судьею, — закончила она, ласково улыбнувшись.

— Какое недоумение? К чему недоумения, когда все так ясно: теперь вы свободны, независимы ни от кого, кроме собственной воли. Мы любим друг друга — отчего бы нам не обвенчаться и не зажить мирной, счастливой жизнью? Или вы боитесь, что не будете счастливы со мною, Энид?

— Нет, Ральф. Об этом нечего и говорить. Но повторяю вам то, что однажды уже сказала: я не буду вашей женою раньше, чем не разъяснится моя тайна или, лучше сказать, тайна моего отца. Случайно, все равно как, я узнала после его смерти, что он жил в Испании под чужим именем; настоящего же его имени я не могла узнать. Это одно уже есть препятствие к нашему браку. Вы джентльмен по рождению, а я не знаю, кто я. Не возражайте — я угадываю все ваши возражения и, на вашем месте, точно так же начала бы опровергать мои слова. Но поставьте себя в мое положение, и вы должны будете согласиться, что и я права, желая выяснить, кто были мои родители. В Испании ключа к этому нет или, если и есть, то он недоступен для меня: отец превосходно распорядился пресечь мне все пути к открытию его прошлого. Но я уверена, что его тайна заключается в рукописи, о которой он так тревожился в последние месяцы своей жизни. Мучительный вопрос преследует меня день и ночь: имею я право прочитать ее или нет? Он никогда не говорил мне об этом ни слова…

— Разумеется, следует сжечь ее и вместе с нею воспоминание о всем прошлом, — с жаром воскликнул Ральф. — Тайна вашего отца не касается вас. Относительно же имени, то я только одного прошу, чтобы вы как можно скорее начали называться миссис Гэринг!

— Дорогой Ральф! — она пожала ему руку. — Я глубоко ценю вашу любовь и доверие ко мне, но все-таки… все-таки для окончательного решения этого дела я обращусь за советом к нашим друзьям.

Это было не очень-то по вкусу бедняге Ральфу, но пришлось покориться. Передавая мне этот разговор, он усиленно просил меня отбросить мое обычное холодное благоразумие и поддержать его мнение относительно проклятой рукописи. Однако я не согласился, находя, что Энид совершенно права, отказываясь вносить в свою новую семейную жизнь какие бы то ни было невыясненные обстоятельства; в таком же духе я ответил и ей самой, когда она вечером сообщила нам о своих колебаниях. Выслушав меня, она побледнела и слегка дрожащим голосом ответила: