Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

— Так что теперь будет? — спрашиваю я Уэса. — Что с животными здесь? На них проводили эксперименты, — я останавливаюсь, ужасаясь. — О нет, это я проводила на них эксперименты?

— Нет, — твердо говорит он. — Это делали Майкл и Эверли, и это было после твоей смерти. И каким бы гением ты ни была, милая, ты не врач и не нейрохирург. Ты не проводила никаких операций или тестов. Это была просто твоя формула, которая сделала подобное возможным.

«Но это я привела к ним мертвую девушку», — думаю я, вспоминая обрывки того, что произошло, когда я обнаружила, что Фарида умерла. Это я… я…

— Ты никого не убивала, — шепчет Уэс, пытаясь убедить меня. — На самом деле, в тот момент, когда ты узнала, что случилось с другими студентами, когда ты поняла, что они не покончили с собой, а были намеренно убиты, ты попыталась рассказать полиции. Но Эверли держала тебя за горло.

— Договор о неразглашении, — говорит Джанет, подходя ко мне. — Они заковали нас всех в кандалы. — Она смотрит в сторону леса. — Мицелий не прижился в их мозгах так, как в твоем. Животные не будут жить вечно. Они не испытывают боли. Все в этом лесу находится в идеальном равновесии. Вскоре они станут единым целым с лесной подстилкой. Различные грибы здесь поглотят их. Их останки погрузятся в почву как удобрение, питая рост деревьев. Деревья дают нам воздух. Все продолжается.

Ветер откидывает ее волосы назад, и она вытирает слезу из-под очков. Только сейчас я замечаю, что под дождевиком на ней пижама. На самом деле, все одеты так же — Уэс разбудил их.

У нас выдалась чертовски тяжелая ночь.

— Смотрите, — говорит Эрнандес.

Мы следуем за его взглядом. Северное общежитие горит.

— Эверли, — мрачно произносит Уэс. — Вероятно, она поджигает. Уничтожает все улики.

— Все эти исследования, — говорит Джанет. — Все эти годы работы, все эти революционные исследования идут прахом.

Но она не звучит опечаленной. Я помню, как только начала — все, чего я хотела, это найти лекарство от болезни Альцгеймера. Я хотела отомстить за бабушку любой ценой, перестать чувствовать себя такой беспомощной из-за ее потери.

Достаточно того, что я позволила этой мести стать одержимостью, позволила этой одержимости завести меня на путь, с которого не свернешь.

Я все еще этого хочу. Хочу лекарство. У нас было лекарство. Фармацевтика Мадроны была готова к его выпуску. Нам просто нужны были дополнительные испытания. Но затем я увлеклась чем-то более великим — лекарством от смерти.

От того, чего не должно быть лекарства.

Я потеряла свой ориентир.

Потеряла себя.

Потеряла свою жизнь.

Но каким-то образом, я все еще здесь.

— Я устала, — тихо говорю я, прижимаясь к Уэсу.

— Знаю, — говорит он, целуя меня в макушку. — Мы все устали, — он прочищает горло и смотрит на группу. — К сожалению, я не думаю, что кому-либо стоит возвращаться в главный корпус. Мало того, что он может загореться, но я не знаю, где находится остальной персонал, и, честно говоря, не думаю, что они на нашей стороне.

— Когда я пошла к генератору, чтобы отключить питание, я увидела Родерика, похоже, он недолго оставался приспешником, — рассказывает нам Джанет. — Он был с Ником, Мишель и Китом. Они уехали на квадроцикле. Уже слышался звук еще одного квадроцикла вдалеке, но не уверена. Возможно, остальной персонал тоже сбежал.

— О боже, амбар! — внезапно восклицаю я. — Мы должны спасти животных!

— Уже сделано, — быстро уверяет меня Джанет. — Я выпустила коз и кур на волю. С ними все будет в порядке. — Она смотрит на Уэса. — Ты сказал, что есть вероятность, что Мадрона может сгореть. Я знаю, ты всегда выполняешь свои обещания.

— Я не бросаю пустых угроз, — пожимает он плечами.

— Так нам придется оставить все свои вещи? — спрашивает Мунавар. Затем он ахает. — О нет, все мои грибные футболки!

— Мы купим тебе новые, хорошо? — говорит Уэс. — У всех при себе есть самое необходимое: паспорта и кошельки?

Студенты ощупывают свои карманы и кивают. Думаю, никто из них не в восторге от того, что приходится оставлять свой багаж и вещи в комнатах, но у нас нет особого выбора.

— Все равно жаль, что я оставила свой телефон, — говорит Лорен.

— Вот почему мы всегда делаем резервные копии в облаке, — замечает Уэс.

Примерно половина студентов стонет из-за того, что не сделали резервные копии, и все начинают ворчать.

Уэс поворачивается ко мне:

— Не переживай, у меня твой телефон. Он у меня уже давно.

До меня доходит:

— А, так вот почему фотография моей бабушки изменилась.

— Я не угадал? — спрашивает он. — Извини, я пытался. Знал, что у тебя на заставке была бабушка, когда ты только приехала сюда, потому что спрашивал о ней, но не был уверен в точной фотографии. Много вещей было сложно подделать.

— Как мои кроссовки, — говорю я. — Поэтому ты тайком подбросил их в мою комнату.

— Ты испортила их во время похода, — говорит он. — Мне пришлось заказать тебе новые, но они не успели прийти вовремя.

Я вспоминаю. Мы с Уэсом ходили в поход и собирали эксандеско, попали под ливень. Нам пришлось прятаться в поваленном бревне несколько часов, прежде чем мы смогли продолжить путь по грязи.

— А моя футболка с Мисс Пигги? — спрашиваю я.

Он бросает на меня застенчивый взгляд:

— Она… э-э… порвалась однажды ночью.

Ох. В моей памяти всплывает смутное воспоминание о том, как мы занимались сексом, и он случайно порвал ее, а потом разорвал остальную часть, чтобы связать мои запястья.

— Должна признать, самое сложное для меня было подобрать правильный оттенок твоих волос, — говорит он с серьезным выражением в глазах.

— Ты красил мне волосы?

Он кивает, убирая прядь с моего лица:

— Пришлось. Ты решила вернуться к своему естественному цвету, когда была здесь. Эверли купила краску, пыталась подобрать оттенок. Думаю, может, я подержал ее слишком долго, не знаю. Я никогда раньше не красил никому волосы.

Я смотрю на него:

— Ты красил мои волосы, когда я была мертва? — представляю свой труп, и Уэса втирающего краску в пряди. — Не могу понять, это жутко или романтично.

— Может быть, и то, и другое, — говорит он. Затем берет мое лицо в ладони. — Я знаю, что ты не помнишь всего. Знаю, что потребуется много времени, чтобы все встало на свои места. И, может быть, это никогда не обретет смысл. Но я буду ждать столько, сколько потребуется, чтобы ты снова начала мне доверять.

Он нежно, ласково целует меня и отстраняется, прижимаясь лбом к моему.

— Я люблю тебя, Сид. Люблю всем своим существом. И тебе не нужно отвечать мне взаимностью. Я знаю, что мы расстались до этого. Знаю, что новая ты не знает меня так, как знала старая. Знаю…

— Ты не знаешь и половины того, о чем говоришь, — перебиваю я его, чувствуя, как мое сердце расширяется в груди, расцветает и распускается от его слов. — Как и я. Но моя душа знает. Мое сердце знает. Оно всегда знало.

Я провожу рукой по его лицу, наслаждаясь ощущением его бороды, мягкостью его губ, чувствуя, как наркотики наконец покидают мой организм.

— Я люблю тебя, Уэс, — говорю ему, и каждой частичкой своего существа, каждой старой и новой клеточкой, глубоко в каждом нейроне я знаю, что никогда не переставала.

Затем я целую его, и он крепко обнимает меня, и я понимаю, что некоторые связи в жизни невозможно разорвать, даже смертью.

Кто-то хлопает.

Потом еще кто-то.

Саркастичные аплодисменты, но все же.

И Эрнандес говорит:

— Все это прекрасно, но мы собираемся уходить отсюда или останемся здесь и будем смотреть как вы целуетесь?

Мы отстраняемся. Не самое подходящее время для этого, правда? Один момент близости посреди хаоса.

— Ну что ж, — говорит Уэс, прочищая горло. — Что скажете? Садимся на лодку и валим отсюда? Или хотите постоять на причале и посмотреть, как горит поселение?

Мунавар поднимает руку:

— Я голосую за сожжение поселения.