Долина смерти (ЛП) - Халле Карина

— Это она, — шепчет Обри, в ее голосе — смесь благоговения и горькой правды. Она проводит рукой по грубой поверхности камня. — Лейни еще не полностью потеряла рассудок, когда чертила эти знаки.

Я молчу. Вижу, как ее плечи скованы напряжением, как она пытается бороться с обрушившимся на нее горем. Дневник — это подтверждение худших опасений: ее сестра превратилась в одно из тех… существ, одержимых голодом. И где-то здесь, в этой проклятой пещере, до сих пор бродит тень того, что когда-то было Лейни. Представляю, как в ней сейчас сталкиваются ненависть и любовь, страх и желание воссоединиться.

— Эти знаки свежее, — говорю я, рассматривая новые царапины. Они выглядят светлее, чем остальные, словно вырезаны совсем недавно. — Может быть, она оставила их после…

Я не могу закончить фразу. Не хочу напоминать ей о самом страшном: после превращения, после того, как голод взял верх над всем человеческим.

— После трансформации, — договаривает Обри, словно бросая вызов тьме. — Но зачем? Зачем оставлять след, если она больше не… она?

Знаки ведут нас по все более узким коридорам. Воздух становится плотным, как саван, давит на нас с каждой секундой. Кажется, что гора хочет нас раздавить.

И вдруг — выход в гигантский зал. Он настолько велик, что луч моего фонаря не пробивает кромешную тьму. От внезапного расширения пространства после узких проходов у меня кружится голова.

— Что за черт, — шепчет Обри. Ее голос тонет в зловещей тишине.

Постепенно я различаю очертания зала. Круглая площадка, а в центре — нечто вроде поселения. Грубые хижины, построенные из мусора, окружают кострище. Повсюду следы обитания: грязная одежда, самодельные инструменты из походного снаряжения, обрывки ткани, натянутые вместо перегородок.

— Они здесь живут, — говорю я. Внутри все сжимается от ужаса. — Не просто выживают. Живут.

Обри идет к ближайшей хижине, сделанной из обломков палаток и старой ткани. Она приседает и светит фонарем внутрь.

— Посмотри на это, — зовет она, ее голос полон напряжения.

Я подхожу к ней и заглядываю в небольшое пространство. Внутри лежат грязные одеяла и тряпье, аккуратно сложенные как кровать. Рядом с ней на плоском камне бережно разложены предметы: потускневший медальон, мужские часы с разбитым стеклом, детская пластиковая игрушка — лошадка, краска на которой почти стерлась.

Напоминает Дюка.

— Вещи, — тихо говорит Обри. — Сувениры.

— Или трофеи, — возражаю я, не в силах отбросить жуткую мысль. — Память о жертвах.

Она выпрямляется и осматривает поселение лучом фонаря.

— Это говорит о том, что у них есть разум. Нэйт или Лейни. Они сохранили человечность, чтобы строить убежища, собирать вещи, которые что-то для них значат.

— Может быть, это разные стадии, — предполагаю я, осматривая кучу туристического снаряжения — разорванные рюкзаки, ботинки, сломанные палки. — Чем дольше они гниют, тем больше у них просыпается память. Хэнк и Рэд — совсем новички. А эти… Нэйт называл их «первородные». Они — другие.

Может быть, с ними можно договориться.

Может быть, в этом наше спасение.

— Некоторые из этих вещей очень старые, — замечает Обри, поднимая ржавую флягу, похожая была у моего деда. — И посмотри сюда.

Она направляет луч фонаря в дальний конец зала. Там — совсем другая картина: примитивные хижины из веток и шкур, орудия из костей и камней. Древние артефакты, указывающие на то, что здесь жили поколения существ.

— Этого не может быть, — шепчу я, приседая у глиняного горшка, украшенного символами, напоминающими те, что оставила Лейни на стенах. — Группа Доннера погибла всего 175 лет назад. А этим вещам, кажется, тысячи лет.

— Может быть, этот голод жил здесь всегда, — говорит Обри. В ее голосе слышится отстраненность, как будто она пытается защитить себя от ужаса. — Что, если не только группа Доннера столкнулась с этим? Что, если это проклятие, или болезнь, всегда было в этих горах? И коренные жители знали об этом и сторонились этого места?

Я встаю, встревоженный этими словами. Но в глубине души я не удивлен.

— Коренные предупреждали их. Говорили, что сюда нельзя приходить. Они знали, что случится. Но кто стал бы их слушать? Как всегда.

Мы бредем дальше, в самое сердце этого страшного места. Все становится только хуже. Все эти укрытия, эти вещи — все намекает на какую-то страшную иерархию. Вот и стол, а вокруг — камни, словно для посиделок.

— Что это? Место для собраний? — шепчет Обри, проводя ладонью по истертой поверхности стола.

— Скорее место для кровавых пиршеств, — говорю я, показывая на темные разводы на камне. Слишком ровные.

Обри, брезгливо сморщившись, вытирает руку о штаны.

— Фу, — шипит она. Ее маска профессионала сползает.

— Извини, — бормочу я. И мне жаль не только за эти пятна. Мне жаль Лейни, мне жаль, что мы влезли в это дерьмо, мне жаль себя. — Я должен был рассказать тебе все про Лейни сразу. Может, тогда…

— Это бы ничего не изменило, — перебивает она, стальным голосом. — Я все равно бы сюда пришла. Я все равно бы искала. Просто сдохла бы в одиночку.

Наши глаза встречаются. В тусклом свете мы понимаем друг друга без слов. Что бы ни было между нами — влечение, обман, какие-то обязательства — сейчас мы вместе перед лицом этого кошмара. Мы не должны нести это бремя в одиночку.

Мы не должны умирать в одиночку.

И вдруг — треск. А потом — гул. Кажется, земля дрожит. С потолка сыплется пыль и мелкие камни.

— Что происходит? — спрашивает Обри и инстинктивно прижимается ко мне.

— Обвал, — говорю я, хватая ее за руку и закрывая ее собой. — Нужно бежать. Живо!

Мы бросаемся к выходу, но грохот усиливается. Земля трясется так, что сложно устоять на ногах. Позади нас что-то рушится.

Я толкаю Обри вперед, к узкому проходу.

— Беги! — кричу я. — Я за тобой!

Она бросается вперед, а я бегу следом. И вдруг все рушится. Огромная глыба падает прямо передо мной, перегораживая проход. Удар отбрасывает меня назад, и я оказываюсь в облаке пыли и обломков.

На мгновение я ничего не слышу и не вижу. Но потом слышу голос Обри, пробивающийся сквозь грохот.

— Дженсен! Дженсен, ты в порядке?!

Я с трудом встаю и иду к завалу.

— Я в порядке, — кричу в ответ, прижимаясь к холодным камням. — Просто немного оглушило. Ты цела?

— Да, все хорошо, — отвечает она. Но я слышу, как сильно она напугана. — Но проход завален. Тут не пройти.

Я свечу фонарем, пытаясь оценить масштабы разрушений. Завал огромный — тонны камней перегородили проход. Сдвинуть их невозможно.

— Придется искать обходной путь, — говорю я ей, пытаясь сохранить спокойствие, хотя паника уже подступает к горлу. Мысль об Обри одной по ту сторону, беззащитной перед теми, кто может бродить по этим пещерам, пронзает меня ледяным ужасом. — Оставайся на месте.

— Нет, — отвечает она немедленно, ее тон не терпит возражений. — Это пустая трата времени. Нам нужно двигаться вперед. Должен быть другой путь с твоей стороны.

— Обри, я не брошу тебя…

— Ты не бросаешь меня, — перебивает она. — Мы оба идем к одной цели. Мы найдем друг друга. У меня есть пистолет, дневник и фонарик. Я справлюсь.

Я прислоняюсь лбом к холодному камню. Она права, но мне все равно страшно. Если я вернусь за ней, это займет много времени. А эти существа могут быть где-то рядом.

— Ладно, — говорю я, неохотно соглашаясь. — Но если что-то случится — кричи.

Я переверну весь мир, чтобы найти ее.

Ее шаги стихают, и я остаюсь один в этой пыльной пещере. Делаю глубокий вдох. Страх за Обри, злость на себя, решимость ее найти — все эти чувства переполняют меня. Но сейчас они мне не помогут. Я должен сосредоточиться.

Поворачиваюсь обратно к залу и начинаю искать другой выход. Сначала кажется, что его нет. Потом я замечаю узкую щель в стене. Она настолько узкая, что туда сложно пролезть. Но это — шанс.

Я подхожу к щели и пробую протиснуться. Получается с трудом. Я поворачиваюсь боком, втягиваю живот и начинаю медленно продвигаться вперед. Камни царапают спину и грудь. Проход уходит вниз, пол скользкий.