Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

Девушка молчит.

Она просто смотрит.

Воздух в комнате тяжелеет, становится гнетущим, наполняется дымом от потухших свечей. Мне кажется, что я не могу дышать, будто задыхаюсь.

Затем она делает шаг ко мне.

У меня перехватывает дыхание, я всхлипываю, и свеча падает из рук, расплескивая воск по полу.

Она делает еще один шаг.

«Хочет убить меня», — думаю я. Она завидует тому, что я жива, и собирается убить меня.

— Пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, не трогай меня, я тебе не враг.

Она останавливается.

Затем медленно наклоняет голову в другую сторону.

Позвонки ее шеи трещат, и этот ужасный хруст наполняет комнату.

Я зажмуриваюсь, надеясь, что, может быть, ее вовсе нет, что все это в моей голове, что я смогу убедить свой разум избавиться от нее. Пусть исчезнет. Пусть пропадет.

Открываю глаза.

Ее лицо в нескольких сантиметрах от моего, глаза вытаращены, рот растянут до невозможности в беззвучном крике.

Черт!

Мой собственный крик захлебывается в горле, срываясь на хрип.

Я почти падаю на пол.

Но девушка отворачивается от меня, и я чувствую ее руку, когда она скользит мимо моей. Я чувствую это. Холод. Сильный холод. И в ужасе наблюдаю, как она идет к двери. Она открывает ее и оборачивается, ее голова все еще держится под странным углом.

Она пытается что-то мне сказать. Ее глаза становятся обычными, больше не такими жуткими. Я начинаю видеть в них настоящую девушку.

Она выходит в коридор. Там тихо, только ветер воет, темно, лишь белый свет аварийной лампы мерцает. Электричество все еще не дали.

Фарида продолжает смотреть на меня, теперь, пожалуй, даже более настойчиво.

Она хочет, чтобы я пошла за ней.

Мое сердце сжимается от этой мысли. Шторм все еще обрушивается на дом, дождь барабанит по крыше.

Но я ставлю одну ногу перед другой.

Она кивает и идет дальше, спускаясь по лестнице.

И я снова следую за мертвой девушкой.

Мы крадемся вниз по лестнице и через общую гостиную, где пламя в камине все еще бушует, но вокруг нет ни души. Потом она открывает дверь и выходит наружу.

По мне хлещет дождь, волосы разлетаются в стороны.

Ночная рубашка Фариды даже не колышется от ветра. Она поворачивается и идет в сторону лаборатории.

О нет.

Я замираю, не в силах идти дальше.

Но она оборачивается и бросает на меня взгляд, полный напряженной силы, и продолжает идти.

Я должна следовать за ней.

Должна знать.

Я торопливо иду, оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть кого-нибудь.

Но вокруг только мы, деревья и буря.

Она подходит к двери лабораторного корпуса и открывает ее — без всякой карты-пропуска.

Я следую за ней по пятам, боясь заходить внутрь, но еще сильнее жажду скрыться от дождя. Она идет через учебную лабораторию, направляясь к двери в конце.

И снова, как и прежде, ей не нужна карта, чтобы открыть ее, и она оказывается на лестничном пролете.

«О боже», — думаю я, заходя следом, пока дверь мягко не захлопывается за нами. Я вглядываюсь в мерцающий свет внизу узкой лестницы. Я больше не боюсь мертвой девушки. Я боюсь этого места. Настоящей лаборатории.

— А если там внизу Эверли? — шепчу я ей. — Майкл?

Она ничего не отвечает, просто начинает спускаться.

Черт. Сначала я думала, что, может быть, эта девушка пытается мне помочь или хочет, чтобы я помогла ей.

Теперь я начинаю подозревать, что она ведет меня прямиком в ловушку.

Я все еще стою наверху, слишком напуганная, чтобы идти дальше, когда Фарида, наконец, поднимает голову на меня снизу. Ее рука лежит на двери слева — в ту комнату, где я еще ни разу не была. Она подносит палец к губам, и это выглядит особенно жутко с ее исковерканной шеей. Она велит мне молчать.

Черт, черт, черт.

Я начинаю тихо спускаться, чувствуя, как снова подступает тошнота. Каждую молекулу моего тела сковывает ужас, настолько явный, что волны мурашек снова и снова пробегают по коже.

Я дрожу, когда достигаю низа лестницы, и она поворачивает ручку, открывая дверь.

В комнате полумрак, лишь в углу горит лампа.

Это операционная — точно такая же, какую я видела глазами пумы.

В центре расставлены три стола, все пустые. Вокруг пищат приборы.

И в углу, там, где свет, стоит еще один стол.

На нем лежит тело.

Клэйтон.

Он растянут на столе, его удерживают ремни. К нему подсоединены разные приборы: капельницы, электроды, кислородные трубки в носу. Рядом стоит включенный аппарат ИВЛ, насос ритмично работает, но он к нему не подключен. Рядом — дефибрилляторные электроды, будто он только что умер от остановки сердца и кто-то пытался его вернуть.

Я медленно подхожу ближе, ком страха стоит в горле, и понимаю, что он вовсе не мертв. Его грудь слегка приподнимается. На мониторе пульс — очень редкий и слабый.

Подхожу еще ближе, с ужасом глядя на него, и вижу: в грудь ему стреляли, рану прикрывает кровавый бинт.

Но хуже всего оказывается его лицо.

Его глаза открыты, немигающие, устремлены в потолок.

Сначала кажется, что с головой у него все в порядке, но потом я замечаю скобы вдоль линии волос.

Оборачиваюсь к призраку, чтобы спросить, что мне делать.

Но призрака уже нет.

Дверь закрыта.

В комнате только я и Клэйтон.

— Сидни, — говорит он.

Я резко вздыхаю и оборачиваюсь — он смотрит прямо на меня.

— Ты пришла, — говорит он.

Но его губы не двигаются.

Я слышу его у себя в голове.

— Какого черта? — выдыхаю я.

Он пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривой. В глазах появляются слезы.

И вдруг лицо становится пустым.

— Она идет, — говорит он. — Прячься.

— Что?

— Прячься!

Я слышу шаги — кто-то глухо спускается по лестнице. Лихорадочно оглядываюсь, и паника захлестывает меня. Черт, черт, что делать?

Юркаю за аппарат ИВЛ и приседаю. В глубокой тени, чуть в стороне от света, меня прикрывают сам аппарат и накрытый тканью столик с инструментами.

Я едва успеваю устроиться, когда дверь издает короткий писк и тут же открывается. Замираю, задержав дыхание. Слышу быстрые шаги.

— Ну как мы себя чувствуем, Клэйтон? — спрашивает Эверли, подходя ближе к столу. Слишком близко. Господи, а если она меня заметит? Она всего в шаге!

— Неужели мы готовы поговорить? — продолжает Эверли. — Хм? Ты снова научился говорить?

Клэйтон издает глухой звук, сипло дыша.

— Вот так, — говорит она почти ласково. — Попробуй. Нам обоим будет гораздо проще, если мы сможем беседовать.

— Эверли, — шепчет Клэйтон, голос охрипший и слабый.

— Молодец, — отвечает она радостно. — Ты знаешь, почему снова оказался здесь, Клэйтон?

— Нет.

— Знаешь, почему нам пришлось выстрелить в тебя?

Он молчит, делая рваный вдох. Мой мозг переполнен гулким стуком сердца, я едва различаю его дыхание.

— Потому что ты был плохим мальчиком, — говорит Эверли. — Ты ведь знал, чем все закончится, если попробуешь сбежать. Виноват только ты и никто другой.

Классика газлайтинга.

— Но ты можешь все исправить, — продолжает она. — Ты можешь ускорить процесс. Я хочу задать тебе несколько вопросов, и хочу, чтобы ты был со мной честен. Ты понимаешь?

— Да, — отвечает Клэйтон после паузы.

— Ты умер во второй раз, — говорит она. — Когда тебя сбили с дерева. Ты помнишь?

— Да.

— Помнишь, как умер в этот раз?

Тишина.

Столько тишины, что мне кажется — Эверли слышит, как колотится мое сердце. Мне нечем дышать, мышцы уже дрожат от того, что я слишком долго сижу на корточках.

— Да, — произносит он наконец.

— Расскажи мне. Расскажи, что ты видел. Расскажи о смерти.

— Она знает, — говорит он.

Я замираю.

— Кто знает? — резко спрашивает Эверли.

Только не про меня, умоляю, только не меня.

— Сидни, — шипит Клэйтон. — Она знает.