Долина смерти (ЛП) - Халле Карина

— Дженсен… — не знаю, чего прошу. Не знаю, что предлагаю. В этот раз все по-другому.

Его рука перемещается с моей талии к лицу, пальцы заправляют волосы за ухо с неожиданной нежностью.

— Мы можем не выбраться отсюда, — тихо говорит он. — Ты же это понимаешь?

Я понимаю. Шансы не в нашу пользу — голодные, преследующие и охотящиеся на нас, отсутствие лошадей, состояние Элая, которое может измениться в любую сторону.

У нас заканчивается время, заканчиваются варианты.

Заканчивается удача.

— Понимаю, — шепчу я.

Он двигается, и теперь я оказываюсь под ним, на спине, моя грудь прижата к его груди. Он опускает голову так, что наши лбы соприкасаются, и этот жест какой-то поразительно интимный.

— Если это наши последние часы, я не хочу провести их во лжи. С обидами и сожалениями.

Кладу руку на его лицо, повторяя его прикосновение. Щетина на его подбородке колет ладонь.

— Больше никакой лжи, — соглашаюсь я. — Больше никаких сожалений. Я устала.

Его губы встречаются с моими, и это одновременно знакомо и чуждо. Нежный, словно неуверенный поцелуй, его язык едва касается моей губы. Я отвечаю, отчаянно желая почувствовать себя живой, не просто существовать. Его поцелуй требует большего, обжигая и даря в ответ бурю эмоций.

Поглаживая мою кожу, его ладонь медленно опускается к моей груди, а большой палец кружит возле затвердевшего соска. Я стону, выгибаясь навстречу его прикосновению, а мое тело горит от желания.

— Боже, Обри, — стонет он в мои губы. — Ты слишком восхитительна для меня.

Тепло костра и спальника согрело его тело. Его мышцы напряжены, а прикосновения обжигают. Он легонько раздвигает мои ноги, и его губы покидают мои, спускаясь к шее. Каждая клетка моего тела словно оживает.

Его губы ласкают мой сосок, и я невольно вздрагиваю, а рука тем временем опускается к моему бедру. Мне уже не холодно, но я все еще дрожу, когда его пальцы пробегают по моей коже, задевая самые чувствительные места. Я вся дрожу от желания, осознавая, как сильно хочу этого. Он снова стонет, находя то, что искал, пальцами, которые кружат и ласкают, пока я не начинаю задыхаться.

— Дженсен, — выдыхаю я, словно молитву о спасении.

Он двигается, чтобы оказаться сверху. Его глаза ищут в моих глазах что-то, словно прося прощения. Поддаваясь его воле, мое тело выгибается в ответ.

Медленно, словно боясь причинить боль, он входит в меня. Каждый дюйм дарит мучительное наслаждение. Я хватаюсь за его плечи, ногтями впиваясь в его кожу. В этот момент мир словно замирает, и время перестает существовать. Это слишком много и слишком мало одновременно.

— Черт, — выдыхает он, пряча лицо в моих волосах. — Ты идеальна.

Он начинает двигаться, медленно, с осторожностью. Каждое движение вызывает во мне волну наслаждения. Я обвиваю его ногами, желая еще большего. Наши тела сливаются в ритме, безумном и отчаянном.

Мир вокруг исчез. Все, что имеет значение — его прикосновения, наше дыхание и неудержимая страсть, охватившая нас. Мы на грани.

Он слегка меняет угол, попадая в точку, от которой я вскрикиваю и вижу звезды. Я цепляюсь за него, словно он — единственная реальность, оставшаяся в этой разрушающейся вселенной.

— Кончай для меня, — рычит он мне в горло, входя в меня с новой силой.

И я кончаю — черт возьми, кончаю — все мое тело взрывается вокруг него, как вселенная. Остальное просто исчезает. Это как вдох после удушья, и он продолжает двигаться, вытягивая из меня все до последней капли.

Я чувствую, как кончает лишь мгновением позже, его ритм сбивается, его сотрясает дрожь, и он стонет. Его губы находят мои, заглушая звуки, которые мы издаем, распадаясь на частицы вместе. На мгновение мы невесомы, вне времени.

Затем возвращается реальность — буря снаружи, ожидающие чудовища, ровное дыхание Элая с другого конца комнаты. В спальном мешке сейчас душно, но никто из нас не двигается, чтобы выбраться из него. Мы просто лежим там, потные, сердца бьются друг о друга, дыхание постепенно выравнивается.

Он немного двигается, чтобы моя голова лежала у него на плече.

— Хм, — мурлычет он мне в волосы. — Знал бы я, что обморожение приведет к этому…

Я слабо смеюсь, прижимаясь ближе. Больше никаких стен, только кожа к коже, сердце к сердцу, и новое, хрупкое понимание, которое ценно как никогда. Может, мы не выберемся. Может, не будет завтра. Но сейчас? Сейчас мы есть друг у друга.

И этого достаточно.

Я думаю об этом, чувствуя, как усталость берет верх. Не сопротивляюсь. Дженсен целует меня в висок и крепко обнимает, пока я не засыпаю.

27

—

ДЖЕНСЕН

Я просыпаюсь рывком, словно от удара. Сознание возвращается постепенно. Буря… холод, пронизывающий все вокруг… Обри. Обнаженная, прижатая ко мне, чтобы согреться. Мы сняли одежду, чтобы выжить, но вышло что-то большее, чем просто выживание. Наверное, нам обоим был нужен этот безумный, отчаянный секс, чтобы почувствовать, что мы еще живы.

Но затем пришла усталость. Непозволительная усталость.

Я уснул на посту.

Внутри все сжимается от ужаса. Я осторожно поднимаю голову, оглядывая хижину, стараясь не потревожить Обри, которая мирно спит, прижавшись ко мне. Элай все так же лежит на койке. Лицо пылает от жара, но под одеялом поднимается и опускается грудь. Дверь по-прежнему заперта, окна целы. Никаких следов вторжения, никаких доказательств, что эти твари воспользовались моей оплошностью, и никаких признаков, что Элай превращается в одного из них.

Меня захлестывает облегчение, но тут же его сменяет грызущее чувство вины. Я прекрасно знаю, что нельзя терять бдительность в этих проклятых горах, особенно когда вокруг бродят монстры. Если бы они ворвались, пока я спал… Что ж, наверное, тепло Обри стоило того.

Обри шевелится рядом, издавая тихий, сонный вздох. Ее тепло контрастирует с холодом хижины. И, несмотря ни на что, в ее присутствии есть что-то правильное, необходимое. Простое человеческое тепло кожи, ощущение, что ты не один противостоишь этой тьме. И мне наплевать, что она может быть федералом под прикрытием, готовой меня сдать, мне это нужно, как воздух.

— Ты слишком громко думаешь, — бормочет она сонно. Ее глаза остаются закрытыми, но на губах появляется легкая улыбка. — Слышу, как у тебя там мозги скрипят.

— Я заснул на посту, — признаюсь я, и слова звучат тяжело, словно приговор. — Нельзя было.

Она открывает глаза. В тусклом свете они блестят, как звезды.

— Нам обоим это было нужно, — говорит она просто. — Отдохнуть. И мы все еще здесь. Все еще живы.

Ее прагматичность, как обычно, обезоруживает. Никаких упреков, никакой паники. Просто принятие того, что есть, и стремление двигаться дальше. Это то качество, которым я восхищаюсь в ней, несмотря на все сложности и противоречия.

— Как Элай? — спрашивает она.

Я снова смотрю на него.

— Вроде спит. Вид у него не лучше и не хуже.

Пока.

— Значит, мы поступили правильно, что забрали его, — говорит она. — Хэнк поранил его руками, а не зубами.

Она говорит это с такой уверенностью, но ведь никто из нас толком не видел, что именно сделал Рэд. И все же это дает мне надежду. Надежду, что если Элай пережил эту ночь, то, возможно, все еще обойдется.

Если мы вообще отсюда выберемся.

— Как себя чувствуешь? — спрашиваю, меняя тему. — Хоть немного согрелась?

Она поворачивается в спальнике, ее тело скользит по моему так, что обычно я бы не смог устоять. Да что там, и сейчас не легче, хоть на кону жизнь Элая и все летит в тартарары. Чувствую, как мой член встает, и она это тоже чувствует.

— Уже лучше, — отвечает она, прижимаясь ко мне, и по спине бегут мурашки. — Спальник помог.

— Банальное выживание, — пожимаю плечами, наклоняясь к ее шее. — Тепло тела — лучший способ бороться с переохлаждением в полевых условиях.

— И отличная возможность заняться сексом.