Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

Затем Кинкейд начинает обсуждать детали похода, но я уже не слушаю. Клэйтон вел себя странно вчера. Да он все это время был сам не свой. Интересно, о чем он говорил с Кинкейдом в тот день? Что заставило его уехать? Он казался подозрительным типом, который явно не доверял фонду. Но я никогда не слышала, чтобы он сам хотел уехать — только то, что ему гадалка предсказала, будто этого не случится.

Постойте-ка, Кинкейд сказал, что Клэйтона посадили на самолет, и это звучит так, будто это была не его идея. Его что, насильно выгнали?

Из-за меня?

Лорен толкает меня:

— Без него будет лучше, — шепчет она. — Это ты подставила Клэйтона?

Я качаю головой:

— Неспециально, — шепчу в ответ.

Теперь внимание Кинкейда приковано ко мне, поэтому я сжимаю губы и заставляю себя сосредоточиться.

Однако, когда урок заканчивается, я сразу направляюсь к его столу, желая спросить, что на самом деле произошло с Клэйтоном, потому что я не уверена, что все так просто. Но как только подхожу, в учебный центр входит Эверли.

— Доброе утро, Сид, — весело говорит Эверли, хотя ее улыбка натянута. Даже утром она выглядит шикарно в черном спортивном костюме, подчеркивающем ее длинные стройные ноги. — Извини, что прерываю, но мне нужно поговорить с Уэсом. Наедине.

Я смотрю на Кинкейда, и он лишь едва заметно кивает.

— Ладно, без проблем, — говорю я им, стараясь сохранять спокойствие. Конечно, я говорю «без проблем» только тогда, когда меня переполняет тревога.

Открываю дверь, оглядываясь через плечо, натыкаюсь на острый взгляд Эверли, ждущей, когда я уйду.

Где я?

Где я, черт возьми?

Это еще один безумный сон?

Я сажусь.

Вокруг кромешная тьма, и я нахожусь снаружи.

Не в своей кровати, не в своей комнате — на улице.

О боже, о боже.

Я начинаю ощупывать пространство руками, натыкаясь на мох, папоротники и ветки.

Едва могу дышать. Пульс стучит в висках.

Я точно не сплю. Все слишком реально. Слишком холодно. Чувствую, как влага просачивается сквозь пижамные штаны, земля сырая, воздух густой и влажный. Мое дыхание прерывистое, нос улавливает запах моря, сосен и земли после дождя.

Слишком темно, невыносимо темно.

Как я здесь оказалась?

Лунатила?

Или меня… забрали?

Беспомощность пронизывает до костей, и именно этого я боюсь больше всего. Потому что это невозможно, и мой разум больше не союзник.

Мой разум восстал против меня.

И я в ужасе.

Сижу, застыв от страха, не в силах пошевелиться. Глаза постепенно привыкают к темноте, различая очертания деревьев над головой, их ветви колышутся на ветру. Далеко-далеко виднеется свет, и, надеюсь, это значит, что я недалеко от домиков.

Нужно встать, пробраться через лес к свету.

И все же думаю, что могу просто остаться здесь. Затаиться. Спрятаться. Если я лягу и засну, проснусь ли снова в своей постели? Последнее, что помню — как после ужина собирала вещи для похода в один из рюкзаков, которые нам выдали, а потом легла спать, когда небо еще даже не потемнело, в сумеречной синеве.

«Ты сходишь с ума», — говорю себе. — «Ты правда теряешь рассудок. Ты теряла его все это время».

Нужно найти Кинкейда. Нужно поговорить с ним.

Впиваюсь пальцами в мох — прохладный, мягкий и влажный, пытаюсь ощутить реальность, удержаться за нее.

Но чем глубже погружаю пальцы, тем дальше они уходят, пока кулак не оказывается полностью погруженным, и меня охватывает жуткое чувство, будто что-то вот-вот протянет руку снизу, схватит за кисть и утащит.

Внезапно выдергиваю руку — этой мысли достаточно, чтобы подняться на ноги. Поскальзываюсь на неровной земле, едва не падаю, но руки успевают схватиться за грубую кору ели.

Это широкий, шершавый ствол старого дерева, и я прижимаюсь к нему, пытаясь отдышаться, пытаясь прогнать жуткие образы того, что скрывается под мхом, что прячется между деревьями. Кажется, будто кто-то наблюдает за мной — возможно, даже несколько существ.

«Перестань!» — ругаю я себя. — «Хватит так думать. Ищи путь к свету!»

Но дерево кажется таким утешительным. Чем сильнее я прислоняюсь к нему головой, тем больше мне кажется, что оно шепчет: отдыхай, отдыхай, отдыхай.

Это всего лишь ветер, конечно, раскачивающий ветви надо мной.

Это всего лишь ветер, что говорит: останься, останься, останься.

Что шепчет: Сидни.

Сидни, ты дома.

Я выпрямляюсь, сердце колотится. Ветер играет со мной. Здесь все играет со мной, даже люди.

Особенно люди.

Делаю глубокий дрожащий вдох, все тело трясется.

Я начинаю идти, (хорошо, что в тапочках), один неровный шаг за другим, лодыжка несколько раз подворачивается. Мои глаза привыкли к темноте, понимаю, что я на небольшой поляне посреди леса, и пока не смотрю прямо на далекий свет, то могу видеть, куда иду.

Так продолжается до тех пор, пока я не зацепляюсь носком за что-то и с криком лечу на землю в кучку мягкой земли.

Мягкую, перерытую почву.

Я задыхаюсь, пытаюсь подняться, но руки погружаются в землю по локоть. Я уже готова впасть в панику, когда понимаю: то, что я приняла за звезды в глазах, на самом деле звезды перед глазами.

Земля усыпана ими.

Бирюзовые светящиеся звезды с оранжевой подложкой.

Эксандеско.

Эксандеско, что на латыни означает «вспыхивать и гореть».

Смотрю на грибы Мадроны, светящиеся своим биолюминесцентным светом. Они повсюду вокруг, освещают землю, словно падающие звезды.

Я завороженно смотрю на них, чувствуя, будто парю в фосфоресцирующем море, но в голове вопит тревожный сигнал. Что-то велит мне подняться и двигаться дальше. Что-то твердит: мне нужно убраться отсюда, немедленно.

Пытаюсь пошевелиться, и мои колени погружаются в землю. На секунду меня охватывает глупая тревога о том, что придется снова стирать эти чертовы пижамные штаны, но эта мысль мгновенно стирается, когда я понимаю, что это за насыпь, в которую я проваливаюсь.

Это могила.

Та самая могила собаки, на которую мы наткнулись с Лорен.

Ее раскопали.

И я в нее проваливаюсь.

«Нет, нет, нет», — лихорадочно думаю я, охваченная омерзением, и уже собираюсь выдернуть руку, как что-то в земле обвивается вокруг моего запястья.

Я кричу.

В панике вырываю руку, судорожно выползая из могилы, топча грибы, земля летит во все стороны, пока я наконец не достигаю твердой почвы. Вскакиваю на ноги, натыкаюсь на дерево, снова чуть не падаю, и дико оглядываюсь в поисках света.

Я отталкиваюсь от ствола, легкие горят, сердце бешено стучит, пока я пытаюсь бежать сквозь темный лес. Ветки царапают мое тело, цепляются за волосы, словно пытаются удержать меня в плену. Кажется, что-то до сих пор обвивается вокруг запястья, и я то и дело касаюсь его, убеждаясь, что ничего нет, смахивая с себя землю на бегу, петляя между деревьями.

Я уже близко к свету, как вдруг воздух меняется, и я чувствую за спиной что-то тяжелое.

Темное присутствие, удушающее и зловещее.

Воплощенный ужас, нависший позади меня.

Идущий по моим пятам с треском ломающихся веток и низким, голодным рыком.

Я взвизгиваю и заставляю себя бежать быстрее чем когда-либо, пока не вырываюсь из чащи и не оказываюсь за панельными домиками. Я еще никогда так не радовалась виду Поселения Мадроны.

Но не останавливаюсь, несусь по извилистым тропинкам прямо к трапу. Я взбираюсь по нему, пока он раскачивается, затем мчусь по причалу, поскользнувшись дважды, пока не достигаю лодки Кинкейда.

Вскарабкиваюсь на борт, почти ползком, тапочки почти слетают с ног, когда я падаю на палубу.

— Кинкейд! — выкрикиваю я хриплым голосом.

Слышу, как распахиваются двери каюты.

— Сидни! — восклицает он, и вот его руки уже обвивают меня, поднимая на ноги.