Не дразни меня (СИ) - Рузанова Ольга

Смотрю на раскрасневшееся лицо Турчанки, яркие губы и блестящие глаза и чувствую, как бурлящий в крови адреналин разбавляется убойным ядом. К ненависти и брезгливости примешивается похоть.

Боюсь, процесс необратимый. Зацепила чернявка.

- Мне похуй, на кого ты течешь, но.... - беру её руку и кладу на зажатый брюками и бельем стояк, - ты мне должна.

Вздрогнув, она ее выдергивает и спрыгивает с кровати. Я тоже поднимаюсь.

- Для этих целей у тебя есть твоя... горничная.

- Точно.

Развернувшись, направляюсь к выходу, на ходу расстегивая ремень и ширинку. Сунув ладонь в трусы, обмазываю член успевшими подсохнуть ее выделениями и толкаю дверь в комнату Карины.

- Адам?...

Увидев меня, откладывает телефон и поднимается на локте. На лице воодушевленная улыбка.

- Иди сюда. Быстро.

Она переворачивается на четвереньки, быстро ползет по кровати и, соскользнув вниз, встает на колени. Я наматываю ее волосы на кулак и загоняю в глотку по самые яйца.

Захрипев, она начинает кашлять и колотить меня по бёдрам.

- Заткнись!... Дыши, блядь!...

Долблю до потекшей туши и бегущей густым ручьем слюны изо рта. Перед мысленным взором бесовские темные глазищи стоят. Её запах врубает все тумблеры.

С-сука!

Кончаю, заставляя захлебываться спермой и, обернувшись на посторонний звук, вижу Турчатову в двери.

- Пошла отсюда! - рявкаю глухо.

Полоснув полным ненависти взглядом по моему лицу, она срывается с места и исчезает уже в следующее мгновение.

Карина, упав на ягодицы, ошеломленно смотрит снизу вверх. По щекам бордовые пятна расползаются.

Догадалась, что ли?

- Ты после неё?... Это как так, Адам?...

Я укладываю член в трусы и застегиваю брюки. Мышцы живота и ног всё ещё мелко подрагивают. Колени как желе.

- Собирай монатки, завтра возвращаешься в клуб.

- Нет! - вскрикивает она, - Нет, Адам, я не хочу! Мне здесь нравится!...

- Я всё сказал.

Выхожу за порог, но слышу брошенное вдогонку:

- Я тогда совсем уволюсь!

Мать твою, напугала!...

Скидываю одежду, принимаю душ и заваливаюсь на кровать. Под кожей все ещё свербит и жжет, в паху отчетливая пульсация. Нет удовлетворения, и не будет, пока раком ее не поставлю. Так-то имею полное право на первую брачную ночь. От неё точно не убудет.

Зажав пальцами переносицу, делаю три полных вдоха и лезу в телефон в поисках отчета, что предоставили нам наши безопасники и который я так и не нашел время прочесть.

В нем детские фото, краткая информация об успеваемости в школе, копии отличного аттестата и дипломов из художественной школы. О годах, проведенных в Европе, тоже не много, но кое-что интересное я нахожу.

Лукаш Лутрин, двадцать четыре года. Неоднократно был замечен в компании с Турчатовой, предположительно их связывали романтические отношения.

Романтические, значит?...

Открываю файл с его фото и вижу смазливого пацана с длинными, собранными в хвост, волосами. В ухе серьга, в руках гитара.

Вот на ком она практиковалась в изучении брендов мужских трусов? Может, и бежать к нему собралась?... Ну, пусть помечтает.

Глава 13

Ярослава

Сгустившиеся за окном сумерки погружают комнату в темноту. Молодой месяц на небе становится ярче, вокруг него загораются звезды - сначала самые крупные, а затем россыпь мелких.

Лежа на кровати на боку с прижатым к уху телефоном, я слушаю монотонный голос мамы.

- Там так хорошо, свежо, птицы поют.... А Маратик на памятнике такой молодой, красивый, - всхлипывает она, - на отца похож.

- Мам, он на тебя же походил?

- Нет-нет!... Взгляд отца и улыбка.

Я не спорю. Если маме так кажется, то пусть так и будет. Мое дело выслушать, поддержать и успокоить ее.

- И цвет волос, - добавляю тихо.

- Я была с ним всего полчаса, такое было распоряжение отца.

- Почему?

- Говорит, это опасно.

- Нет, мам. У Литовских с папой перемирие. Если за последние несколько недель он не нажил новых врагов, то никакой опасности нет.

- И ты им веришь? - восклицает приглушенно, - Думаешь, они не способны на подлость?! Они убили твоего брата, Яра!

- Я знаю!... Знаю!

- Или ты теперь на их стороне?

- Нет, что ты?!

Мама начинает плакать, я же, слушая её рыдания, растираю рукой центр груди. Там давят горечь и чувство вины.

- Ох, Ясенька! Я знаю, что Марат никогда не любил меня, но....

- Любил, мам!...

- Нет, отец ему всегда ближе был, а я так... - громко шмыгает носом, - но... как мне его не хватает, дочка! Как я скучаю!...

- Да, мам, я тоже.

На самом деле, Марат и меня никогда не любил. Я для него была кем-то вроде комнатной собачки, путавшейся под ногами. Родственной близости не было, разговоров по душам не помню и убийственной тоски, к своему огромному стыду, я не испытываю.

Но мама... Мне кажется, она тоже любила Марата больше, чем меня. Наверное, матери сыновей больше любят.

- Никогда их не прощу! Всю жизнь проклинать буду!

- Мам, не надо...

- И ты там осторожнее, дочка. Сиди тихонько в комнате и не выходи, - дает наставления шепотом, - С... этим вообще старайся не пересекаться. Не разговаривай, не смотри ему в глаза - целее будешь!

- Хорошо.

- Сейчас отец немного успокоится и обязательно придумает, как вернуть тебя домой. Держись, дочь!

- Да, мам... да.

Она отключается, я кладу телефон около подушки и зажимаю ладони коленями. Разговор с ней, как отрезвляющая оплеуха. Я стала забывать, что имею дело с преступником и убийцей.

Я слишком расслабилась.

Воспоминания из его запаха, голоса, жара тела и прикосновений придавливают к матрасу и перекрывают дыхание. По коже разбегаются мурашки.

Чёрт!...

Бесовщина какая-то! Мерзкий оборотень!...

Соскочив с кровати, обхожу её, возвращаюсь и встаю у окна. На улице темно, тихо и, наверняка, тепло.

Вынув из шкафа теплый костюм, быстро переодеваюсь и выбегаю из комнаты. По привычке затормозив у комнаты Карины, снова ничего не слышу, и бесшумно спускаюсь вниз.

- Куда собралась? - спрашивает Иван, выглядывая из кухни с бутербродом в руке.

- В магазин за хлебом. А то кое-кто его весь слопал!

- Кто? - удивленно хлопает глазами, - Я?!

- Гулять! - цежу сквозь зубы недоумку.

Напяливаю шапку, куртку и ботинки и, демонстративно хлопнув дверью, выхожу из дома.

На улице действительно тепло и свежо. Спустившись с террасы по ступеням, я останавливаюсь, чтобы набрать полную грудь воздуха. Успокоиться не помогает, поэтому, спрятав ладони в карманы, я медленно бреду вдоль дома до его угла и, помешкав немного, сворачиваю влево, шагая мимо выстроенных в ряд одинаковых гаражей в сторону будки охраны.

С заднего двора доносится лай собак. Волосы на затылке встают дыбом.

Направляясь в обратную от них сторону, я дохожу до небольшой лавки, на которой обычно курят охранники и, усевшись на неё, обнимаю себя руками.

Как я мечтаю выбраться отсюда! Боже мой, если бы кто-нибудь знал, как я хочу сбежать!...

Мама очень наивна, полагая, что отец станет рисковать хрупким миром с Литовскими и нарушать обещания, данные вышестоящим, ради меня. Он чётко дал понять, что ему моя судьба не интересна.

Поежившись, дую в застывшие ладошки и вдруг слышу, как высокие металлические ворота приходят в движение. Медленно откатываясь в сторону, они открывают проезд для двух черных внедорожников.

Ксеноновый свет бьет в глаза и между рёбер. По коже живота проходит нервная вибрация.

Явился.

Закусив обе губы, я быстро пересаживаюсь на край скамейки и поворачиваюсь так, чтобы быть к въезжающим джипам спиной.

Слышу короткий сигнал клаксона, приветственные выкрики охранников и шелест гравия под их ботинками. Машины, проехав мимо меня, останавливаются у въезда в гаражи, и я по-детски снова отворачиваюсь в противоположную сторону.