Ее бешеные звери - Э. П. Бали

они держат меня в отдельной палате. Но я забываю обо всех вопросах, комментариях и шутках, когда в комнату входит Лайл, а за ним — ледяной Коса.

Вид обоих мужчин в этой одежде, с этими лицами, с этими фантастическими телами возбуждает меня всеми приятными способами.

— Богиня, — легкомысленно выдыхаю я. Какая я счастливая девушка.

— Аурелия, — рычит Лайл, подходя вплотную к моей кровати, наклоняясь и приближая свое лицо к моему. — Чем ты, блядь, думала?

В этих янтарных глазах кипит такой невероятный гнев, что он превращает его лицо из прекрасного в захватывающее дух. Я не вижу у него пор. Каким волшебным тоником он пользуется?

— Вау, — выдыхаю я, любуясь его лицом. — Теперь мы можем поцеловаться?

Он опускает взгляд на мои губы, а затем отталкивается от кровати и, развернувшись, подходит к изножью, красиво взмахивая светлым конским хвостом.

— Зачем ты туда ушел? — жалуюсь я, надувая губы, как настоящая принцесса. Боги, я так сильно хочу быть принцессой Лайла.

Но теперь я вижу Косу, который стоит, прислонившись к стене, засунув руки в карманы. Я улыбаюсь ему.

— Папочка-акула ду-ду-ду, — пою я. — Папочка-акула ду-ду-ду-ду. — Я облизываю губы. — Это детская песенка. Ты знаешь ее, босс мафии?

Почему-то ледяной ожог жжет приятнее, чем огненный. Его серебристые волосы всегда так идеально отражают свет. Это самое близкое к небесному сиянию, что я когда-либо видела, не считая брачных меток. Но потом он подходит ко мне, и я задерживаю дыхание, потому что очень хочу, чтобы он тоже меня поцеловал. И почему меня вообще никто не целует? Но вместо того, чтобы прижаться губами к моим жаждущим, надутым губам, он поднимает руку, чтобы рассмотреть крошечную капельницу, подключенную к большой.

— Фентанил, — мрачно бормочет он. — Им нужно заменить ей анальгетик.

Я ахаю от удивления, потому что откуда Коса знает такие сложные медицинские термины, как «анальгетик»? Я сейчас под большим впечатлением.

— Нет, мне нравится этот, папочка-акула. Я даже не чувствую переломов! И, кроме того, у меня в голове все кружится. Как будто моя мозговая лапша превратилась в бабочек, — я напеваю прекрасную мелодию, чтобы показать им, как мне хорошо.

Лайл фыркает и берет мою медицинскую карту, раздраженно листая ее. Ксандер тяжело поднимается со своего места и обходит вокруг, чтобы встать рядом с Дикарем. Четыре брачные метки горят передо мной, как прелестные маленькие драгоценности, все в ряд.

Я хихикаю, когда осознаю это.

— Мы впервые все пятеро в одной комнате. Вы похожи на четырех страшных великанов, — я снова хихикаю. — Четыре страшных, сексуальных великана. Кто первый? Потому что я готова! — я широко раздвигаю ноги, чтобы показать им, чего хочу. — Или вы можете сделать это одновременно, так даже лучше.

Лайл бросает на меня раздраженный взгляд, а Коса сверлит меня глазами. Ксандер просто качает головой с отвращением или досадой.

Дикарь стонет и откидывается на спинку стула.

— Клянусь Матерью-Волчицей, она совсем не в себе.

Я ухмыляюсь ему.

— Ты можешь принести мне еще этой дури? — я поворачиваюсь к Косе. — Папочка-акула, ты же можешь? Ну, пожалуйста-припожалуйста. Ты должен знать всех поставщиков.

Моя акула просто смотрит на меня, пока Лайл выходит из комнаты, вероятно, чтобы обрубить мне все веселье.

— Ниа-ха. Кто-нибудь, почешите мне нос, пожалуйста?

Дикарь наклоняется, чтобы сделать это, но затем колеблется.

— В последний раз, когда я пытался сделать что-то подобное, ты чуть не оторвала мне руку.

Я скалю на него зубы.

— Не могу ничего обещать, малыш.

На его лице появляется кривая улыбка.

— Ты только что назвала меня малышом?

— Ага.

Дикарь ухмыляется и нежно чешет кончик моего носа. Я наклоняюсь к нему, наслаждаясь прикосновениями.

— Ты мой любимый волк! — моя улыбка лучезарна.

— Вот только не думай, что твое милое поведение оправдает то, что ты сделала, Регина, — упрекает он, хотя не может сдержать улыбки.

— О нет, — внезапно говорю я, и в животе у меня все сжимается от страха.

— В чем дело? — спрашивает Лайл, появляясь в дверях.

Я снова сглатываю и пищу:

— И как же мне теперь пописать? — мой мочевой пузырь внезапно дает о себе знать, становясь настоящей проблемой. Я пытаюсь встать, но обе руки пронзает боль, и я вскрикиваю, прежде чем рухнуть обратно на подушку.

Лайл мгновенно оказывается рядом со мной.

— Аурелия, остановись.

— Мне нужно в туалет! — восклицаю я.

Внезапно я осознаю все. То, что я не могу пользоваться обеими руками. То, что мне нужны руки, чтобы пописать, встать с кровати, причесаться и принять душ, и мне не разрешат исцелить себя еще три дня.

— Ох, дерьмо! — плачу я. — Ох, блядь! Где Минни? Где Сабрина? И где, вашу мать, Генри?

— Успокойся, — приказывает Лайл.

Я мгновенно замолкаю, плотно сжимая губы, чтобы не разрыдаться. Возможно, я не подумала об этом, когда планировала все в своей голове.

Лайл выдыхает, и его плечи опускаются, когда он наклоняется, чтобы обхватить мое лицо ладонями. Его нежное прикосновение почти заставляет меня снова зарыдать, но затем он говорит:

— Мы позаботимся о тебе, ангел. Не волнуйся.

Я прикусываю губу, когда слова доходят до меня. Лайл заправляет прядь волос мне за ухо и выпрямляется.

— Генри был очень расстроен, — говорит Коса. — Нам пришлось вас разлучить. Он с Минни.

Я рада слышать, что Генри с Минни, Герти и Юджином. Все мои любимые.

— Все расстроены, — говорит Дикарь сквозь стиснутые зубы. — Они хотели прийти и повидаться с тобой, но я сказал им, что сначала тебя увидят твои суженые.

Я моргаю, глядя на него, а затем выпаливаю:

— Я сейчас правда обмочу штаны.

В итоге Лайл использует свой телекинез, чтобы поднять меня в воздух и перенести в туалет, на унитаз. Это невероятно неловко, но Дикарь все время держит меня за руку, и когда они с Лайлом пытаются последовать за мной в уборную, я рычу на них.

— Уединение, пожалуйста.

— Смешно, — отвечает Дикарь. — Как ты собираешься подтираться?

— Это так чертовски неловко, Дикарь! — восклицаю я драматично.

Я бы хотела, чтобы Коса и Ксандер ушли, но они не уходят, вместо этого тихо разговаривая в углу. По крайней мере, у них хватает ума не смотреть на меня.

— Я справлюсь, — рычу я. — Лайл, отпусти меня и убирайся к чертовой матери.

Лайл аккуратно опускает мои ноги на пол перед унитазом, и мне приходится держать руки прямо, иначе будет больно. Дикарь садится рядом со мной на корточки, и я бросаю на него сердитый взгляд.

— Я уже все там видел, — он указывает на промежность. — Меня не пугает немного мочи.

— Боже мой, — вздыхаю я. Но в его словах есть смысл.