Заботы Элли Рэйт - Полина Ром

хотела, – со вздохом согласился мальчишка. – А только вдовая она, а сын у нее аж в Лейцине обустроился. Заступиться-то и некому.

– А за тебя кто заступится, когда Увар на мне женится? Будешь по его команде на потеху козлом скакать, а все вокруг начнут смеяться. Хорошо тебе будет?

Проснулась и заворочалась в соломе Джейд. «Перерыв» у меня закончился, и, уже выходя из дома, я как бы в воздух высказалась:

– Хорошо бы мне и вовсе за него замуж не ходить. А то как я вас защитить сумею от Увара?

– Будто тебе дело есть до нас, – тихо бросил мне вслед Ивар.

Я развернулась на пороге, подошла к нему, взяла за подбородок и, подняв его лицо так, чтобы мы смотрели в глаза друг другу, ответила:

– Мне есть до вас дело.

К этому времени, какая бы я ни была уставшая и измотанная, уже понимала: детей не брошу. Просто не смогу. Не тот это мир, где заботу о них можно кому-то спихнуть. А сейчас, послушав про будущего мужа, я и вовсе поняла: – Не отдам! Ни за что не отдам детей! Да и издеваться над ними не позволю.

– Все равно Увар здесь жить будет, – серьезно сообщил Ирвин, усаживая Джейд на горшок и заботливо придерживая малышку.

– Надо подумать, что сделать, чтобы он здесь не жил, – спокойно ответила я.

– Будто бы нас кто спрашивать будет…

– Вечером поговорим, Ивар. А сейчас у меня еще очень много работы.

Днем, одев детей в лохмотья, отправила их сидеть у костра с кипящим бельем. Вытащив весь хлам из родительской спальни и второй комнаты, принялась отскребать стены и намывать полы. Под потолком на какой-то торчащей деревяшке – то ли балке, то ли стропилине: я совершенно в этом не разбиралась и такие детали не различала, нашла тяжеленький узелок, набитый монетами.

Рассмотрела с любопытством и довольно быстро разобралась, что крупные монеты темного цвета – это медяки. Они были разного достоинства и назывались лирами. На аверсе монетки была написана самая обыкновенная арабская цифра: например, три или пять, а на обратной стороне вычеканен гордый горбоносый профиль с массивной короной. Шесть монет в этом узелке отличались от остальных. Они были меньше размерами и другого цвета. Возможно, серебряные. Но сильно обнадеживаться я не стала.

Руки от постоянного макания в щелочь покраснели, стали шершавыми. Кожа начала трескаться. Несколько раз в день смазывала их растительным маслом. И даже прижимистый Ивар не возражал, а кажется, даже жалел меня.

На четвертый день я потащила свою семью в натопленную мыльню.

-- Ирвин, не наступи: тут вон, видишь, дыра в полу.

Наготы мальчишка не стеснялся. Я же осталась в сорочке: потом сниму, как детей отмою. А вот то, что я нашла в доме мыло и теперь щедро расходовала его, купая малышку, вызвало у Ивара очередной приступ недовольства. Сильно он не ругался, опасаясь быть пойманным за ухо, но мокрые брови забавно хмурил.

Прошлась по его тощей спине с бусинками позвонков, чуть не рвущих кожу, большим куском намыленной мешковины. Потерла ему руки и ноги, тщательно помассировала с густой пеной волосы. Пришлось промывать их дважды. А потом большими неуклюжими ножницами подровняла космы, чтобы не лезли мальчишке в глаза. Даже заставила его поскрести кусок мыла, чтобы под ногтями пропали темные полоски. Джейд все это время с удовольствием била ручками по воде в лоханке и радостно улыбалась, демонстрируя нам два белых крошечных зубика на нижней десне.

Ирвин переоделся в чистую одежду, и мы вернулись в более-менее отмытый дом. Вот тут мальчишка затих. А когда на ужин вместо надоевшей вареной картошки я поставила яичницу, он, конечно, благодарить меня не кинулся, но в конце ужина негромко пробурчал:

-- А хорошо бы этак-то каждый день было.

Глава 7

Очень медленно наша жизнь начала приобретать некие признаки системы. Просыпались мы Ирвином очень рано, малышка Джейд еще спала. Каждое утро я заставляла его умываться. До того как растопим печь. До завтрака, до любых других действий, кроме посещения туалета. На печи с вечера оставался горшок с водой, которая к утру еще не успевала остыть полностью. И вот этой тепловатой водой мы поливали друг другу из кувшина.

Больше всего мальчишку почему-то раздражало то, что я требовала хотя бы полоскать рот. Он не понимал, с чем это связано, и злился, но пока что подчинялся. Затем он занимался растопкой печи и шел доить козу, а я торопливо готовила завтрак.

Пока я промывала крупу, что с его точки зрения было глупостью и баловством, разогревала вчерашние остатки еды, он успевал вернуться. Ворча, снимал на пороге грязные кожаные калоши: я запрещала входить в них в дом и ставил на стол кувшин с молоком.

Чистку козьей сараюшки я взяла на себя: все же он был еще ребенком, и такая нагрузка была ему не по силам. Но чистка – это днем, когда будет время. А с утра он приносил к завтраку примерно пол-литра молока и парочку свежих яиц. Яйца я откладывала, решив, что они пригодятся для выпечки. Потому яичница будет у нас праздничным блюдом.

Если нам удавалось выловить момент и посадить Джейд на горшок, это значило, что с утра у меня будет меньше стирки. К сожалению, такое случалось не всегда. Чтобы не менять каждый раз сено в тюфячке, я подкладывала под простынку малышке сложенные во много раз отстиранные тряпки. Использованные не хранила дома, а сразу выносила на улицу. Как бы это ни было тяжело, но примерно раз в два дня мне приходилось снова наполнять водой ненавистный котел и кипятить предварительно застиранные тряпки, а потом еще и полоскать в ледяной воде.

И вот вроде бы Ирвин радовался, что сейчас спит на чистом и в доме почти не воняет, но регулярный и совсем не маленький расход на этот костер