Все проклятые королевы - Паула Гальего

нами. Затем я воображаю молнию, и она пронзает небо, огромная, неестественно длинная, ослепительный луч, ударяющий в землю с оглушительным грохотом, раздирающим воздух.

— Отлично, — замечает соргина. — А теперь удерживай её. Пусть не прекращается.

Я держу образ в мыслях, поднимаю одну руку и концентрируюсь на том же месте на земле, направляя туда новый удар. В этот раз молния остаётся в пространстве между небом и землёй, её свет не гаснет, а гулкий рокот звучит непрерывно.

Сила бешено хлещет из меня, пронизывая грудь, руки, раскрытую ладонь.

Это захватывающе, интенсивно: удовольствие с лёгкой нотой боли, как кислинка в конце чересчур сладкого блюда. И это затягивает.

Я позволяю силе течь дальше, и сияние молнии становится ярче.

Я замечаю, как некоторые соргинак, что были в садах, остановились, не приближаясь, но внимательно наблюдая за мной, за молнией. И я просто хочу, чтобы это продолжалось, чтобы энергия покидала меня, превращаясь в разрушительный свет.

— Что ты чувствуешь? — спрашивает ведьма.

— Силу.

— Что в конце этой силы? — настаивает она, и я понимаю, что ей нужен настоящий ответ, что она хочет, чтобы я выяснила это.

Поэтому я закрываю глаза и, не прекращая выпускать энергию, пытаюсь разглядеть, что ждёт в самом конце. Но ничего не нахожу.

Я освобождаю ещё больше силы, жгу её, будто это расчистит мне дорогу, и только тогда начинаю ощущать усталость.

Передо мной открывается бездонная тьма, бесконечная пропасть, дно которой скрыто во мраке.

— Там ничего нет, — выдыхаю я.

Я ослабляю мощь молнии.

— Продолжай, — приказывает ведьма. — Не останавливайся.

Я сжимаю пальцы в кулак и втягиваю руку к себе, потому что мне уже тяжело просто удерживать её поднятой, но подчиняюсь.

Я замечаю, что мои ноги дрожат.

— Не прекращай, — предупреждает она, видя, что я ослабеваю.

Сердце бьётся быстрее, пульс скачет, мне не хватает воздуха, словно я бесконечно долго бегу в гору.

— В конце силы — пустота.

— Это пустота или смерть? — спрашивает она.

По моему телу пробегает холод. В голове вспыхивает образ жуткого Эрио, того самого дня, когда Кайя спасла нас от хиру… и от меня самой: его огромные рога, безжизненные, пугающие глаза.

— Смерть, — выдыхаю я.

— Остановись.

Я закрываю силу, запираю её внутри, и молния, свет, грохот исчезают, будто их никогда не было.

Тёмное облако над нашими головами рассеивается, и солнечный свет падает на выжженный круг в центре двора.

Я падаю на колени, тяжело дыша.

— Так работает ваша сила: она связана с вашей жизнью. Вы можете использовать её бесконечно, если будете хорошо подготовлены, но стоит вам превысить свою выносливость, и магия начнёт черпать энергию из самой вашей сущности, поглощая вас, пока не останется ничего.

Соргина приседает, поднимает с земли камешек, кладёт его на раскрытую ладонь и на мгновение закрывает глаза.

Затем камень начинает меняться. Он растёт, шевелится, дрожит, превращаясь в стебель, который она держит пальцами, а из него распускается цветок, прекрасная ромашка с бархатистыми лепестками, переливающимися на солнце. Никогда прежде я не видела такой простой, но такой совершенной красоты.

Но теперь я замечаю алую отметину, что появилась у неё на запястье.

За это она заплатила цену.

— Ева, теперь твоя очередь, — говорит она строгим голосом. — Оторви один лепесток, не повредив весь цветок.

Ева поднимает подбородок, делает шаг вперёд, и я вижу вызов в её взгляде, когда она поднимает руку и начинает.

***

Ещё болят ноги. Чувствую в них усталость, как и в плечах, будто я несла на себе невыносимый груз целую вечность.

Ева оставила меня, чтобы прогуляться с Каспером и Юль. Кажется, она пытается наладить с ними отношения, хотя всё ещё носит в себе сложную, трудно заживающую рану. Но не неизлечимую.

Я иду вдоль реки. Спуск пологий, ведёт к лугу, покрытому мягкой зелёной травой, усыпанной мелкими цветами — оранжевыми и бледными, жёлтыми и красными.

Летний воздух тёплый, и я сменила грязную тренировочную одежду на лёгкое платье — намного более простое и воздушное, чем пышная, многослойная мода Львов, где чем больше тканей, тем выше статус.

В этом платье нет корсета; оно цельнокроеное, из невесомой лавандовой ткани, облегающее до талии. Вырез на груди, который в королевском дворе Львов вызвал бы скандал, обнажённые плечи, длинная юбка, спадающая до самых щиколоток.

По мере того как я иду, замечаю, что у других людей была та же идея. Парочки держатся за руки, прогуливаясь по берегу. Дети плещутся в воде. Старики сидят на мягком склоне, наслаждаясь ветром.

А внизу, у самой воды, стоит королева ковена Сулеги: Камилла.

В её облике нет ничего царственного, ни в одежде, ни в скромно собранных волосах, из которых выбиваются несколько прядей, обрамляя лицо и спускаясь на шею. Когда я смотрю на неё, то испытываю то же чувство, что и в первый день знакомства: её сила естественна, внутренняя, неподдельная. Ей не нужно подчёркивать её осанкой, жестами или нарядом.

Она не одна. Она играет с маленьким мальчиком, который, кажется, только недавно научился ходить: на нём просторная туника приглушённого голубого оттенка, и он носится по берегу на пухлых ножках, ускользая от матери, которая делает вид, что вот-вот поймает его, но всячески медлит.

Рядом с ними стоит тот самый воин, которого она представила нам в тот день. Он наблюдает за ними, скрестив руки на груди, с мягкой, тёплой улыбкой.

Ильхан — главнокомандующий её армий.

Сегодня он без оружия.

Я, должно быть, засмотрелась слишком долго, потому что спустя несколько минут Камилла замечает меня, встречается со мной взглядом и поднимает руку, призывая подойти.

Я вздрагиваю, но слушаюсь.

Осторожно спускаюсь по склону, чтобы не споткнуться. Она оставляет мальчика под присмотром его внимательного отца и выходит мне навстречу. Мы встречаемся на середине пути, среди мягкой, свежей травы. Она приветствует меня улыбкой и жестом приглашает сесть рядом.

Мы обе смотрим на ребёнка и воина.

— Его зовут Алексий, — негромко говорит она.

Её голос красивый, мягкий, мелодичный.

— Он выглядит счастливым, — замечаю я, и это правда.

Малыш безостановочно смеётся. Чистый, звонкий смех, от которого что-то во мне сжимается от боли.

— Так и есть.

— Он тоже Сын Мари, как ты?

Она кивает.

— И у него такой же дар?

Камилла улыбается, не сводя глаз с мальчика. Отец только что закинул его себе на плечо, как мешок с мукой, и побежал к воде. Алексий пронзительно вскрикивает.

— Такой же, — подтверждает она.

Я думаю о молниях. О пустоте в конце бездонного колодца силы. О смерти.

— Тебя не пугает, что он обладает такой мощью?