Все проклятые королевы - Паула Гальего

голос: — А что насчёт капитана, который заключил сделку, чтобы спасти тебе жизнь в Лиобе?

Я резко поворачиваюсь к ней.

— Откуда ты знаешь?

— Ведьмы говорят, даже те, что живут в ковенах в Земле Львов. Насколько мне известно, этот украденный ребёнок всё ещё остаётся рядом с тобой, даже после того, как ты показала ему своё истинное лицо.

Я моргаю, стараясь найти хоть секунду, чтобы развязать узел в горле, но он не ослабевает.

Отвожу глаза.

— Нет. Не он. Теперь он уже не подойдёт для связи.

— А командир, ради которой восстала Эреа? Она тоже знает, кто ты на самом деле, верно?

— Возможно, — шепчу я, не слишком уверенно.

Камилла, кажется, чувствует, что разговор задевает неприятные струны, потому что больше не смотрит на меня, а переводит взгляд обратно на Ильхана и ребенка, которые всё так же сосредоточены на камушках.

И вдруг я кое-что осознаю.

— Ты знаешь, что Кириан пообещал ведьмам в обмен на мою жизнь?

Камилла улыбается с лёгким оттенком веселья, который меня немного тревожит.

— Да, знаю. Но не предам его секретов. Придётся спросить его самой, когда вы снова встретитесь.

Я сглатываю.

— Не беспокойся, Одетт. Не думаю, что его обещание как-то помешает твоим планам.

Я выдыхаю с бесцветным смешком и откидываюсь назад.

Сколько тайн, сколько лжи… Я устала.

Маленький Алексий падает у самой кромки воды, забрызгивая свою тунику. Ильхан тут же роняет камни, чтобы поднять его, и ребёнок уже готов разреветься, но отец подхватывает его, смеётся и переворачивает вверх ногами, щекоча.

Малыш заливается громким, звонким смехом.

Я невольно улыбаюсь.

— Ты любишь детей, Одетт? — вдруг спрашивает Камилла.

Я раскрываю рот, удивлённая. Никто никогда не задавал мне этот вопрос. Неважно было, чего хочу я, важно было только, чего захотела бы Лира, да и то формально, зная, что её долг перед короной — родить наследника от Эрис.

Но ответ почему-то рождается у меня на губах неожиданно легко.

— Да. Думаю, да, — отвечаю я, не без тени неуверенности.

Я вспоминаю повторяющийся сон, что преследовал меня всю жизнь: домик в лесу, роды, родители, держащие меня на руках. Каждый раз я просыпалась с горечью в животе, но не потому, что это был кошмар. Напротив, сон был наполнен теплотой, нежностью, любовью, ощущением безопасности… И я скучаю по этому, жажду этого. Я знаю, что никогда не смогу получить это с моими родителями, но, может быть… когда-нибудь… я смогу стать этим для кого-то другого.

— Всё будет хорошо, — говорит Камилла.

Я чувствую порыв вернуться к теме ведьм и обещания, но слишком вымотана, и в конце концов отступаю.

Мы сидим рядом, наблюдая за Алексией и его отцом, пока время неспешно течёт вместе с рекой, а детский смех по-прежнему звенит в воздухе.

— Возможно, я смогу спросить его скоро, — предположительно говорю я.

Камилла внимательно смотрит на меня.

— Знаешь, как его теперь называют Львы? — спрашивает она.

— Кириана?

— Паладином Гауэко. — Она чуть улыбается. — Они делают это в качестве оскорбления.

Я тоже усмехаюсь.

— Готова поспорить, ему это нравится.

Одетт снова смотрит на Алексия и Ильхана.

— Вам ещё нужно тренироваться. Ещё немного, Одетт, и ты будешь готова сопровождать Паладина Гауэко.

Глава 30

Кириан

Ещё одну минуту с ней.

Я повторяю это себе снова и снова: ещё одну минуту… хотя это ложь.

Воздух густой, тяжёлый. В нём нет ничего, кроме порохового дыма, ржавого запаха крови и криков… Крики наполняют всё вокруг, как плотная, осязаемая субстанция, такая же явная, как дым или тела.

— Вперёд! — ору я, пытаясь перекричать грохот битвы, звон сталкивающихся клинков, команды других офицеров. Взрыв гремит слишком близко, заглушая мой голос. — Давайте! Не останавливайтесь!

Я бросаюсь вперёд, отрубаю конечности, загоняю меч в тела. Спотыкаюсь о трупы и тех, кто уже не в состоянии подняться.

Кто-то из них — Львы. Кто-то — наши.

Вон там, на вершине холма, капитану Нисте удалось прорвать вражеские линии с частью её отряда, но Львы тут же окружили её, отрезали пути отхода. Теперь оставшиеся бойцы отчаянно бьются, пытаясь прорвать кольцо.

Я иду туда.

Почти ничего не вижу — дым застилает глаза, от него жжёт и слезятся веки, горло саднит, но я знаю, куда двигаться, и продолжаю идти.

В какой-то момент обычные солдаты Львов, которые уже научились отличать серебристых волков от моего чёрного, как сама смерть, шлема, начинают просто расступаться, когда видят меня.

Они не хотят сражаться с капитаном Волков. Они не хотят сражаться со мной.

Но всё равно людской поток не рассеивается, давит, мешает. Многим некуда бежать, когда я встаю у них на пути, и мне приходится останавливаться.

Как в дурном сне — я застрял, не могу двигаться вперёд… пока не замечаю Нириду. Она тоже пробивает себе дорогу к Нисте, потому что, если мы возьмём этот холм, нам будет легче загнать Львов в лес. Может, мы и не разобьём их окончательно, но там будет проще маневрировать, чем здесь.

И тут я сталкиваюсь с солдатом, который, увидев меня, не отступает.

Офицер Львов, рыцарь, сразу же устремляет взгляд на меня, как только меня замечает.

Он берёт копьё и метает его в меня, но вокруг слишком много людей, слишком много тел, и я без труда уклоняюсь.

Как в выученной наизусть танцевальном па, окружающие начинают расходиться, и он спешивается, чтобы встретить меня с мечом в руках.

— Для меня честь убить Кириана, паладина Гауэко.

Я поднимаю брови. Не в первый раз слышу это имя. Львы, которым Гауэко кажется самим дьяволом, наверняка считают это оскорблением. А вот мне… мне это чертовски нравится.

Я ухмыляюсь.

— Надеюсь, для тебя будет такой же честью умереть от моего меча, — рычу я, голос осип от бесконечных команд и вдыхания дыма.

Не время болтать. Мы бросаемся в бой. Это неловкая схватка, беспорядочная, без изящества, среди десятков людей, которые едва успевают расступиться, продолжая свои собственные сражения.

Я не могу прикончить его так быстро, как хотелось бы, и с каждой минутой усталости понимаю, что у Нисты уже почти не осталось времени.

Держись, — думаю я. — Давай, держись…

Лев наносит мне удар — прорезает ногу выше кожаных наколенников, и из моей глотки вырывается глухой рык от боли.

Но это замешательство — пусть и на секунду, пусть и незначительное — становится для него роковой ошибкой. Я без труда вонзаю меч ему в грудь.

На несколько секунд хаос войны затихает. Всё вокруг застывает в зловещем покое.

— Волки, за мной! — реву я, и мои бойцы, наконец,