Северный ветер - Александрия Уорвик

Кутаясь в тяжелый плащ, я с удивлением понимаю, что под плотной одеждой вся обливаюсь потом.

– Кажется, стало теплее. – Мельком глянув, замечаю меж бровей Борея маленькую морщинку. – Чувствуешь?

– Нет.

Ну, тогда я окончательно и бесповоротно схожу с ума. Или заболела. Однако, вспоминая последние недели, я укрепляюсь в мысли, что погода и правда начала теплеть. Снег превращался в слякоть. Очередные издержки того, что власть Северного ветра угасает?

Как только мы садимся в крохотное суденышко, оно несет нас вверх по течению, через каменистые низменности и строгие равнины. Наконец мы достигаем развилки, и Борей касается воды. Лодка сворачивает вправо. Снег и камни сменяются серыми песком, и теперь я точно уверена, что воздух прогревается. Настолько, что можно снять плащ и не бояться обморожения.

Пусть внимание мое приковано к пейзажу, я по-прежнему ощущаю взгляд короля, который устремлен мне на лицо, на шею. Быть может, ему любопытно, как я все это воспринимаю. Серый песок становится коричневой почвой, затем травой, а потом и вовсе деревьями, бесчисленными, раскидистыми, полными запаха влажной земли после ливня.

Мы приближаемся к месту, которое выглядит так, как выглядела Серость столетия назад, еще называясь Зеленью, и мое сердце перестает биться ровно.

Лодочка ударяется носом о берег, и Борей помогает мне из нее выбраться. Под сапогами чавкает мокрый ил. А впереди простирается безупречный нетронутый край.

– Макариос, – тихо объявляет король.

Он и Невмовор – небо и земля. По правде говоря, это самое прекрасное место, которая я только видела, где все утопает в зелени – я даже на мгновение забываю, что стою посреди Мертвых земель.

Зима почему-то не коснулась этого их уголка. Травяные луга, обрамленные восточным и западным горизонтами, плавно колышутся, повсюду разбросаны яркие мазки полевых цветов. Я как будто попала в грезу – или вижу о ней сон. Над головой изгибается голубое небо, испещренное маленькими облачками, что уплывают вдаль. Запахи слаще, краски ярче, воздух буквально поет.

Взяв за руку, Борей увлекает меня вверх по холму, затем вниз в широкую долину. Под ногами все расстилается мягкая трава.

– Здесь обретают покой души божественного происхождения, а также добродетельные люди. Те, кто достоин мирной жизни.

Спустя мгновение он высвобождает свою ладонь из моей. Мне почти жаль ее отпускать.

– Как часто такое случается?

– Редко. Эта вечность – высшая из почестей.

Сердца смертных таят плодородную почву для зла. И потому такая милость дана лишь немногим. Вряд ли мои родители ее заслужили. Их, скорее всего, ждали Луга. Ни преступлений, ни достойных деяний. Они были простыми людьми.

Бесшумно шагая, следую за Бореем. Он идет медленно. Прямо-таки бредет, будто прогуливается без определенной цели, желая просто поблуждать.

Вдоль поля растут кипарисы вперемешку с тополями, чьи белые с вкраплениями темного изящные стволы увенчаны серебристой листвой. Поросшие травой холмы становятся пологими, в ложбинах поблескивают ручьи. Здесь так спокойно, что я боюсь говорить. Такая тишина остается нерушимой во веки веков.

Чуть дальше в поле зрения возникает река. Несколько призраков, склонившись, наполняют ведра водой.

– Души Макариоса проводят дни, как сами того пожелают, – произносит король. – Здесь не бывает ни снега, ни бури, ни дождя. Здесь никого не коснется печаль. Здесь у них есть все, дабы построить жизнь, но лишь им решать, как ее прожить.

Мужчина в простой одежде зачерпывает воду ладонями и подносит их к губам. Я в тревоге вырываюсь вперед.

– Он пьет воду. Разве он не потеряет память?

– Это не Мнемос.

Ой. И тут я вспоминаю развилку на нашем пути.

– По какой же реке мы плыли?

Ее воды глубоки, бесконечная синева, подобная драгоценному камню. Она течет вдаль, неторопливая, умиротворенная.

– У нее нет имени. Она берет начало в Макариосе, недалеко от гор, – Борей указывает на запад, где клочок неба прорезает каменистая гряда. – Достигнув края Мертвых земель, она обрывается, распадаясь туманом.

– У жителей Макариоса остаются воспоминания?

– Нет, – отвечает король. – С годами я обнаружил, что воспоминания часто приводят к расколу в обществе. Благодатная почва для ревности, зависти, жадности. Лучше начинать новую жизнь с чистого листа.

– А как же семьи? Люди, родные по крови?

– Семьи – исключение. Если в Макариос прибывают два или более человека из одной семьи, они сохраняют связь. Большинство таких людей умирают в старости, но бывает иначе. Иногда кто-то из родителей погибает молодым или дитя доживает до преклонных лет. Память о прежней жизни, однако, они утрачивают.

Как бы мне ни была ненавистна мысль о потере воспоминаний, думаю, я согласна с Бореем. Жизнь должна закончиться, как когда-то зародилась. И когда я окажусь по эту сторону Теми, пусть ничто не помешает мне принять то, какой я могла бы здесь стать. Начать заново.

Мы продолжаем идти по холмистой местности, пока не оказываемся под прохладной сенью деревьев. А за ними, на большой поляне, внутри круга палаток, что примыкают к огороженным полям, вспаханным для засева, собираются души. Они танцуют. Женщины в струящихся платьях, мужчины в свободных штанах, полупрозрачные тела мерцают, попадая в лучи солнца.

– На вид они счастливы, – удивленно замечаю я.

– Они и счастливы.

Я поднимаю взгляд на Борея. Он все наблюдает, как призраки, и среди них много детей, меняют партнеров по танцу. На лице короля – спокойствие. Даже нега.

– Пойдем, – он снова тянет меня за руку. – Хочу со всеми тебя познакомить.

И под «всеми» он имеет в виду буквально всех. Дядьев, дочерей, кузенов, домашних любимцев, соседей. К нам, шаркая, приближается женщина, лицо ее испещрено глубокими морщинами. Она тянется, обхватывает ладони Борея своими.

– Тихоня, – скорее выдох, чем слово, ласкает слух.

То, что король позволил кому-то подойти так близко, уже само по себе потрясает, но чтобы коснуться? Да еще и без страха?

– Это моя жена, Рен, – Борей кладет мне на плечо руку. Она меня успокаивает. – Рен впервые в Макариосе.

Улыбающиеся глаза старушки теряются среди морщин, и она берет меня за руки. От ее ладоней исходит слабое тепло. Солнечные лучи широкими полосами падают сквозь пухлое тело в простом и чистом платье. Сколько она здесь пробыла? Десятки лет? Сотни? Каково это, просыпаться каждый день и не знать ни печали, ни горести?

– Хорошая девочка, – заключает старушка и похлопывает меня по руке. – Хорошая пара. Верная и сильная.

И откуда ей это знать?

Борея втягивают в короткую беседу об урожае, а я тем временем рассеянно наблюдаю за празднествами. Когда старушка наконец ковыляет прочь, я с удивлением поворачиваюсь к Борею:

– Они тебя знают.

Он смотрит на меня сверху вниз.

– Разумеется, они меня знают.

– Нет, в смысле прямо знают.

Такой близости не достигнуть, встретившись единожды, отрабатывая вечный приговор в обширных залах цитадели. Она зарождается со временем. С частыми визитами, если мои