Истинные (не) изменяют в марте (СИ) - Мария Самтенко

Ну, это не проблема. Почерк можно подделать. А если и нет, то Реналя нельзя назвать смельчаком, готовым выдерживать пытки.

Нет, я, конечно, надеюсь, что он поправится. Но где-то это даже забавно. После всего.

– Сдается мне, мы все-таки пропустили настоящее мошенничество. У себя под носом.

– Если и так, я не расстроена, – бурчит Марианна, вставая с дивана. – Проморгали и проморгали. Плевать я хотела.

Слышу минорные нотки в ее голосе. И нет, она не за Реналя переживает. Похоже, ей просто обидно, что на нее тогда все накинулись, а насчет Виолетты никто даже и не подумал, что она может быть не просто смазливой актриской, а аферисткой, крутившей моим племянником и добившейся своего.

Тянусь к любимой – обнять, утешить. Я не вижу ее, но слышу дыханье, чувствую запах. Этого достаточно.

– Марианна. Ты всегда была особенной. А что интересного можно было найти в Виолетте, я до сих пор не могу понять. Я думал, что у Реналя просто нет вкуса.

Марианна снова доверчиво прижимается ко мне. Гибкое, нежное тело в моих руках. Ее волосы щекочут мне кожу, а потом я ощущаю прикосновение мягких губ любимой к моим губам. Скольжу рукой вверх по ее спине – тонкая ткань летнего платья – очерчиваю линию плеч и вплетаю пальцы в волосы. Привлекаю к себе, ближе – отвечаю на поцелуй. Дыхание перехватывает.

Восхитительно.

В какой-то момент приоткрытые губы Мари оказываются на моей шее.

Жар от ее дыхания – больше, чем я могу вынести. Только не с завязанными глазами, когда остальные чувства обостряются и невыносимо хочется – еще. Больше. Сейчас.

– Мари… слишком близко, не нужно.

Ее пальцы скользят по моим плечам. А мои руки у нее на талии. И не отпустить.

– Точно не нужно? – шепчет Марианна. – Ты плохо себя чувствуешь? Давай я все-таки приглашу…

– Не нужно звать ветеринара. Я в порядке. Просто хочу, чтобы все было как положено.

Мне важно, чтобы она не чувствовала себя сиюминутным увлечением, как с Реналем. Чтобы это было по-другому. Серьезно. По-настоящему. А не просто «они потеряли контроль и бросились в объятия страсти».

– Что-то вы, господин судья, никак не можете определиться, чего вы хотите, - шепчет Мари, и ее горячие губы снова едва не касаются моей шеи. – И не раздеваете, и не отпускаете.

– Я обязательно соберусь с силами и отпущу. Через минуту.

Просто сейчас это невозможно. На том же уровне, как было тогда, с этими балами и письмами. Когда я был Анонимом. Мне самому уже становилось смешно от этих бесконечных «последний раз, еще один последний раз, самый последний раз», но это не поддавалось никакой логике. И контролю.

Я знаю, как терять голову от страсти. Но это только иллюзия – на самом деле, всегда можно остановиться.

Но не с Мари. Я ощущал это так, будто пытаюсь отказаться от половины своей души. А когда – после судов и разговоров у Дагеля – она отшатывалась в ужасе, я чувствовал, как мое сердце замерзает и разбивается на куски. Каждый раз.

Так что сейчас я могу не переходить черту, да. Подождать свадьбы.

Но разжать руки, или хуже – оттолкнуть Мари, когда она тянется целовать меня, когда обнимает, не вдыхать запах ее волос и кожи, встать и уйти – невозможно.

И даже отпустить сейчас…

Я зря попросил всего минуту, чтобы взять себя в руки. Ее совершенно не хватает.

Мари отстраняется, и я понимаю, что ее тонкие пальцы расстегивают мою рубашку. Скользят по коже. Как же это… как же…

– Ты зря надел домашнее, – шепчет Марианна, прижимаясь ко мне. – Будь ты в мантии, я, может, еще подумала бы.

От этих прикосновений я теряюсь в реальности, в мире, где повязка на глазах мешает увидеть Мари, и поэтому обязательно нужно прикоснуться. Погладить. Очертить ключицы, шею, линию подбородка. Поцеловать. Касаться сначала сквозь тонкую ткань платья. Потом – кожа к коже.

– Я собираюсь проверить одну теорию, – шепот Мари между поцелуями звенит любопытным нетерпением. – Не хочу больше откладывать, вдруг с тобой опять что-то случится. Ах… Гейден… ты… ты же слушаешь?

– Разумеется.

Всегда слушаю. И сейчас тоже. Не только мое имя, срывающееся с ее губ, но и все остальное.

– И для этого мне придется укусить тебя, – теперь ее губы почти касаются моей ключицы. – Можно?

Истинность? Я думал об этом. Пожалуй, это могло бы многое объяснить. Но…

– Мари, можешь проверить, но результат ни на что не повлияет. Я все равно уже никогда не отпущу тебя. Никогда.

И снова постскриптум

Мы сидим у костра, двенадцать Хранителей, двенадцать месяцев. Как в сказке не из нашего мира, рассказанной Марианной – иногда она вспоминает что-то такое. Правда, месяцы там, кажется, не хранили осколки кристалла и ничего не спасали. Мари, во всяком случае, об этом неизвестно.

Наша с Марианной свадьба состоится через неделю. Забавно даже, что это так совпало с общим сбором. Я ведь убеждал Мари, что Хранители собираются крайне редко, а бродить из мира в мир без крайней необходимости нежелательно – и надо же, сбор. Чуть ли не на следующий после этого разговора день.

Причина сбора прозаична: маги наконец-то устранили последствия нашей битвы, подводят итоги и объясняют новые правила игры. Меняются они, впрочем, совсем незначительно. Вахты остаются, необходимость поддерживать огонь остается – теперь все завязано непосредственно на пламя, а не на Интерум.

Что еще? У нас новый Январь. Предыдущий, Арас, добровольно-принудительно отправлен на покой за профессиональную непригодность. Было бы удивительно, останься он исполнять обязанности после всего, что было. Впрочем, ему грех жаловаться: магам удалось вернуть душу Тефании в тело, и возлюбленные воссоединились в мире Января. Чем теперь собирается заниматься Арас, останется ли он править в своем королевстве (или что там у него), мне плевать. Слишком много хлопот у нас в Моривилле, чтобы еще и переживать за чужие миры.

Во-первых, свадьба. Когда женишься на истинной, процедура чуть сложнее обычного. Но когда твоя невеста сначала считалась истинной другого, и это зафиксировано во всех документах, и нужно записать ее как свою, поневоле порадуешься, что получил юридическое образование.

Во-вторых, Реналь, который проблема сам по себе. Он выжил и медленно поправляется, но, по словам врачей, былую привлекательность ему уже не вернуть. Шрамы от ожогов останутся