Дневники фаворитки - Татьяна Геннадьевна Абалова

обзови меня тварью или как там у вас, драконов, принято?!

— Ух-х-х-х! — произнес Шезган и сделал большие глаза. Софья заглянула в них, а потом медленно перевела взгляд на себя.

— Божечки! Что же такое со мной происходит? — она удивленно погладила ладонью предплечье, потом, растопырив пальцы, потрясла ими, крутанулась вокруг саоей оси, понимая, что не только руки, но и все ее тело покрыто мелко дрожащими серебристыми искрами, которые никак не хотели стряхиваться. Мерцание звездной пыли было приятным. Там, где-только что краснели волдыри, сияла нежная, как у младенца, кожа. Не болели и ребра, хотя следовало признать, что об этой печали Соня забыла сразу же после полета с бабушкой Санарой. Но самое удивительное, с тела исчезли не только безобразные синяки (она заглянула под рубашку), но даже те шрамы, что Софийка получила в далеком детстве. Коленка, где когда-то серп оставил кривой след, оказалась без единого изъяна! Разглядывая палец на ноге, кривоватый после перелома, а теперь вновь сделавшийся таким, каким ему и положено быть, Соня наклонилась. Коса под тяжестью упала вперед. На ней тоже плясали серебряные огоньки, окрашивая волосы в пепельный цвет.

— Я седая как старуха! — вскрикнула в отчаянии Софья, потрясая изменившей цвет косой, но искры враз исчезли, словно впитались, вернув опаленным волосам гладкость и здоровый блеск.

— Фа-а-а-ах! — произнес дракон. И в этом его возгласе были слышны и удивление, и восторг, и радость, что чучело, которое вывалилось из дыры и только что скидывало с себя горящую одежду, превратилось в прекрасную деву. Ее кожа светилась, а волосы, распустившиеся по плечам, стали и ярче, и длиннее!

— Шезган! Это чудо! — Софья в порыве от переполнявших ее чувств подскочила к низко наклонившемуся дракону и, обхватив его морду руками, чмокнула в нос.

— Ш-ш-то-о-о? — прошипел дракон, по шкуре которого тут же заплясали серебристые огоньки, делая его красную чешую бледной, неяркой.

— Мамочки! Что же я натворила? — Софья прижала руку к губам, чтобы не закричать. Шезган съеживался прямо на глазах. Его шкура поднималась дыбом, делалась похожей на хрупкий осенний лист, оторванный от дерева и высушенный ветрами, лопалась, ломалась и осыпалась листочками-чешуйками.

— Мама-а-а-а! — закричал Шезган — уже далеко не ящер, но все еще не человек, поднимаясь на ноги и с удивлением рассматривая руки, где все яснее проступали очертания мужских ладоней.

Глава 11. Откровенный разговор

— Эрли! — мать, не обращая внимания на наготу сына, только что покинувшего купальню и торопливо заворачивающегося в полотнище, стремительно ворвалась в пахнущее мылом и травами помещение. Скамьи по бокам неглубокого бассейна, в котором, будто льдины в море, плавали клочья пены, мозаичный пол со следами босых ног, шумные капли воды, порождающие эхо. — Что это?! Что?!

Она потрясала простыней с мазками крови. Эхо подхватило и понесло крик женщины.

— Как ты смел все испортить?!

— Наоборот, — ни один нерв на лице Эрли не дрогнул, — я все исправил. И страшно доволен этим.

— Я ничего не понимаю, — леди Асдиш устало опустилась на скамью. — Неужели мой сын превратился в животное? Обидеть женщину…

— Я не понял, кого я обидел?

— Грасию…

— Да, с ней нехорошо получилось.

— И ты так просто о насилии?!

— Теперь я ничего не понимаю, — Эрли перестал вытирать волосы. — Какое насилие?

— Вот, — мать расправила простыню, — здесь все написано.

Лорд Асдиш сел рядом с матерью, мягко вытащил из ее пальцев ткань.

— Мам, здесь написано, что твой сын провел ночь с потрясающей девушкой. И он счастлив. Каким боком к этой истории относится Грасия?

— Но разве это не ее кровь?

— Нет. Не ее, — Эрли встал, потянулся за сложенным на скамье халатом. — Да, Грасия была у меня. И со сна я даже принял ее за другую.

— Бедная девочка, увидеть, что жених проводит ночь с потаскухами. Я даже догадываюсь, кто оставил это, — леди Асдиш, скривившись, кивнула на лежащую у ее ног простыню.

— Мама, больше ни слова, — треск шелка заставил поднять леди Асдиш глаза. Сын, завязывая пояс, с такой силой дернул за концы, что порвал его. — Этой ночью я понял, что нельзя строить жизнь по принципу жертвенности. Жертвуя собой во имя каких-то целей, пусть даже великих, мы убиваем себя.

— Почему убиваем?

— Потому что часто не туда целимся. И жертвы наши проходят впустую. Ни себе, ни людям.

— История полна примеров благородной жертвенности. Таллен Третий, женившись на Донне, остановил войну с Велирией…

— Король сделался счастливым? Или, пустив в дом врага, облагодетельствовал свой народ?

— Но война — это же кровь, смерть, разруха…

— Война не прекратилась. Она переместилась с северной границы на нашу территорию. Все те же кровь, смерть и разруха, но теперь внутри Дамарии, — сын сел на корточки, положил ладони на колени матери. Его взгляд сделался серьезным как никогда. — Пора поговорить начистоту, мама.

Леди Асдиш с трудом сглотнула. От страха услышать нечто неприятное во рту сделалось сухо.

— Я никогда не рассматривал леди Кордович как жену. Она была последней, кого я хотел бы сделать матерью своих детей. Но случилось непредвиденное: два года назад меня поздно ночью вызвали в Тайное ведомство. Моего явления ждали двое: отец Грасии и Велирийский принц.

— Гванер?

— Да, брат королевы. В его руках я увидел пачку писем. Твоих, мама, писем.

Леди Асдиш схватилась за сердце.

— Я… Но как они к нему попали? Я писала только тем, кто не забыл величие драконов…

— Время изменило нас. Многие уже не верят, что драконы способны вернуть власть, и восприняли твои напоминания о величии как призыв к свержению Таллена Третьего.

— Боги, нас уже тогда могли казнить!

— Гванер оказался великодушным: поместил в камеру и дал время подумать. До рассвета.

— Но ты же не был виноват, это все я…

— Только поэтому меня оставили в живых. Сделать ручными Асдишей, могущих поднять за собой полкоролевства — это ли не победа?

— Я в письмах и словом не обмолвилась, кто ты на самом деле. О том, что в тебе течет кровь короля драконов, знают единицы. Боги, что я наделала? — леди Аасдиш закрыла лицо ладонями. — Я едва не убила собственного сына!

— Успокойся. Все позади, мама.

—