Сошествие в Аид - Хейзел Райли

Я поднимаюсь и иду к нему, чуть нервная. Сидеть на скамейке под взглядами брата и остальных было как-то безопаснее. Точно безопаснее, чем уходить вдвоём в темноту — непонятно куда.

Когда я подхожу достаточно близко, по позвоночнику пробегает холодок. Это не Хайдес. Мужчина такой же красивый, но от него исходит опасность, и я её чувствую. Тьма не даёт разглядеть черты, но я вижу, как его губы растягиваются в улыбке.

— Привет, Хейвен. — Голос незнаком. И, в отличие от внешности, звучит почти дружелюбно.

— Кто вы?

Он обходит меня кругом. Свет погашен — видимо, чтобы его не заметили остальные.

— Человек, который тобой очень интересуется.

— Это не ответ на мой вопрос.

Он усмехается безрадостно:

— Надеюсь, ты в таком же тоне отвечаешь и моим сыновьям. Им полезно время от времени встречать того, кто ставит их на место.

«Моим сыновьям». А кому ещё? Лайвли. Передо мной их отец? Кронос? Я настолько ошеломлена, что только раскрываю рот — и ни звука. Делаю глубокий вдох:

— Значит, вы — Папа Яблок.

Боже, Хейвен, что ты несёшь?

Он не выглядит раздражённым. Откидывается спиной к стволу, скрещивает руки и оглядывает меня:

— Надеюсь, ты приняла наше приглашение в Грецию в следующем месяце. Мы с женой очень хотим посмотреть, как ты сыграешь против Хайдеса.

— Приняла. Я не из тех, кто отступает, но… — Он смотрит с любопытством и жестом велит продолжать. — Но просить меня играть именно в тот вид — нечестно. Борьба — прежде чем игра — это ремесло, которому учатся годами.

Он кивает, довольный ответом:

— Ты права, дорогая. Разве тебе не говорили, что мы придумываем игры, чтобы ты проиграла? Какой смысл выбирать другие, если мы знаем, что в этой ты не сильна и шансов у тебя мало?

Несколько секунд — и я уже понимаю: здравым смыслом тут не пахнет по всей линии. Почему я вообще думала, что игры — выдумка одних только сыновей, а родители ни при чём?

— Это нечестно, — повторяю, как ребёнок.

— Жизнь нечестна, — парирует он. — Ты это знаешь. Твой отец это знает. Бедный твой папа — пашет день и ночь, чтобы платить счета, которые вдвое больше его зарплаты. Чтобы платить долги твоей матери. Ведь твоя мать, Хейвен, умерла, оставив долги — не так ли?

Лёд стекает в вены. Это личное. Об этом знаем только я и Ньют. Откуда он…?

— На какую сумму тянет общий долг твоего отца? — спрашивает он с нарочитым интересом. Что-то подсказывает — он и сам знает. — А, да. Пять миллионов долларов. Много, правда? Бедняга. Если ты оступишься здесь — потеряешь стипендию, и про учёбу можно забыть. То же и с твоим братом. Печальная история. — Он прикладывает руку к сердцу. — Я глубоко тронут.

— Ближе к делу, — шиплю.

Глаза его блестят. Он приближается, улыбаясь, как искуситель:

— Разве не прекрасно было бы, если бы ты могла заплатить за всё сама? Минус пять миллионов — вот так. А у тебя остаётся ещё восемь, чтобы жить куда спокойнее, чем последние двадцать лет. Верно, Хейвен? Ты не из тех, кто когда-то имел много.

Кронос смеётся моему выражению. Я уверена, у меня глаза на лоб. В голове крутится: «пять миллионов», «восемь миллионов». Тринадцать. Тринадцать миллионов долларов.

— Не может быть, что…

— Если ты выиграешь игры, — обрывает он, — ты получишь тринадцать миллионов долларов, Хейвен Коэн. А, может, и кое-что сверх того — узнаешь в своё время.

Глава 23

Плод страсти

Сын Ареса и Афродиты, Купидон — которого греки звали Эросом, — был не столько богом любви, сколько силой притяжения, воплощённой в его стрелах. Первые мифы считали его рождённым из первозданного Хаоса, мощи, удерживающей вселенную в единстве. Лишь у Гомера он обретает более романтический облик — хотя и там не обходится без драм: души, пронзённые стрелами Эроса, могли лишиться рассудка или даже уничтожить себя из-за невозможной любви.

— Хейвен, призрак моего деда, умершего четыре года назад, бил бы сильнее, — возмущается Хайдес, уперев руки в бока и глядя на меня с тоской. — Сколько ещё раз мне повторять, как правильно бить?

Я тихо обзываю его и снова ударяю по боксёрскому мешку.

— Браво, — продолжает он без остановки. Начинает хлопать. — Давай ещё раз, посмотрим, получится ли у тебя разнести себе сухожилия на запястье.

Я щурюсь и стараюсь игнорировать его ядовитые комментарии. Капля пота стекает от линии волос — я тут же стираю её тыльной стороной ладони.

Хочу сосредоточиться. Правда хочу. Хочу дать хороший удар и не слышать привычных едких фраз Хайдеса. Но голова занята другим. Перед глазами всё время стоит лицо Кроноса. Его слова прилипли к моему мозгу: если я выиграю у Хайдеса, меня ждут тринадцать миллионов долларов. Тринадцать миллионов.

— Тринадцать… — бормочу рассеянно.

— Да, тринадцать раз, как у меня яйца падали на пол сегодня утром, — огрызается Хайдес. Бьёт мешок с силой. — Давай, Хейвен.

Я выпрямляюсь. Хайдес уже не раз показывал, как наносить удар. Я помню каждое движение его тела: широкая спина, играющие мышцы рук, костяшки, покрытые шрамами, врезающиеся в мешок, и пот, делающий кожу блестящей.

Нет, не на этом надо сосредотачиваться.

Я замахиваюсь, но прежде, чем ударить, Хайдес перехватывает меня. Его пальцы обхватывают моё предплечье в воздухе, его фигура нависает надо мной. Челюсть сжата, серые глаза — тёмные, яростные.

— Хочешь, я ещё приведу в пример парочку моих мёртвых родственников? Или ты сама поймёшь, что всё делаешь неправильно?

Я вырываюсь рывком.

— Если бы ты только был чуть добрее…

— Добрее? — он хохочет, без малейшего веселья. — Хейвен, если бы я был куском дерьма, то гонял бы тебя для галочки, не исправляя и не давая полезных советов. Но я стараюсь дать тебе базу, чтобы меньше, чем через месяц, в Афинах, тебя не уложить в нокаут одним ударом. Дошло или нет?

Я сжимаю зубы так сильно, что ноют. Чувствую себя ребёнком, которого отчитывают родители, и при этом он прав.

— Я стараю…

Он перебивает:

— Нет, не стараешься. Ты витала в облаках. Что случилось?

Из его тона ясно: интереса там ноль. Скорее, он хочет знать и вычеркнуть. Поэтому я опускаю взгляд на носки кроссовок и молчу, ожидая, что он скажет «продолжай».

Дверь спортзала распахивается с грохотом.

— Доброе утро! — поёт бодрый голос Гермеса. Он входит ленивой походкой, за ним — Аполлон. Но спортивная форма —