Северный ветер - Александрия Уорвик

– Думай обо мне, что пожелаешь…

– Я и думаю.

– …но знай, что страдания смертного прерывает его кончина. Страдания бога вечны.

Я вспоминаю рубцы, увивающие его спину. Их он имеет в виду? Есть ли у него и другие шрамы, глубоко внутри, как у меня? Я мельком видела в нем боль, пусть мимолетную.

– Расскажи мне, – требую я. – Расскажи, как ты страдал.

И тогда я, может, перестану изо дня в день испытывать отвращение при виде собственного мужа.

– Я страдал, – отвечает Борей, – больше, чем ты в состоянии вообразить. Но тебя печалят не мои беды. Не они омрачают твое сердце. – Он сглатывает, на горле дергается кадык. – Ты поведаешь мне, что произошло в твоем поселении?

Не знаю, что потрясает меня больше: то, что король осознает мою боль, или что он стремится ее унять.

– Почему тебя это вообще волнует? – шепчу я.

Мое благополучие не имеет для него никакого значения. Пока я жива, я даю ему кровь, чтобы укреплять Темь. Орудие под рукой.

– Ты моя жена, – отвечает Борей, будто иного объяснения и не нужно. Он срывает с ближайшего куста розу, вкладывает бутон мне в руку. – Расскажи.

Я хочу ему рассказать. Я не хочу ему рассказывать. Я хочу побыть одна. Я хочу побыть с кем-то, с кем угодно, пусть даже с ним. Король отдает приказ, но звучит он как просьба. И лишь потому я открываю ему то темное, гнилое семя, что пустило внутри меня корни.

– Моя сестра теперь замужем. Наш дом пустует.

Я не присутствовала на свадьбе, но уверена, что Элора была прекрасной невестой. Наверняка она надела мамино свадебное платье, с расшитыми бисером рукавами и вырезом сердечком. Изящное платье для изящной девушки.

– Она пригласила меня поужинать с ней и ее мужем, Шоу.

Носа достигает сладкий, приторный аромат, и я вдруг понимаю, что сдавила бутон в пальцах. Смятые лепестки опадают на землю.

Борей хмуро смотрит на выброшенный цветок. Кажется, хочет что-то сказать, но дарит мне молчание, чтобы я могла продолжить.

– Шоу – хороший человек. Надежный. Преданный и страстно любящий. Я сидела у них за столом и не узнавала женщину напротив. Думала, Элора будет рада меня видеть, но увы.

Нет ничего, что я бы ни сделала ради сестры. Я всегда стремилась дать ей почувствовать себя в безопасности, в любви. Я выстроила стены нашей жизни, крышу, дверь. Неужели Элора не понимает, что на все жертвы я шла только ради нее?

– Почему она была не рада тебя видеть?

Глубокий вздох, чтобы собраться с мужеством.

– Той ночью, когда ты явился в Эджвуд, я пообещала сестре, что не оставлю ее одну. Но нарушила слово, когда дала ей снотворное и заняла ее место без ее ведома. Она зла на меня. Она сказала…

Нет. Я не могу, я не могу это произнести. Не при нем.

– Что она сказала? – мягко.

Чувствую, как рушится моя воля. И гадаю, так ли будет ужасно, если оставить попытки латать дыры. Позволить осколкам просто рассыпаться. Достаточно ли я для этого храбра.

– Она была жестока. – Выставила шипы, и они ранили. – Она сказала, что я поступила эгоистично.

– И это причинило тебе боль, – произносит король, словно понимает, но что он там вообще может понять, когда совсем меня не знает?

Неосознанно тянусь за другим цветком, с лепестками цвета тусклого солнца.

– Я заботилась об Элоре всю жизнь. Следила, чтобы на столе была еда. Шила ей платья и плащи. Поддерживала в нашем доме тепло, всегда запасала дрова. Иногда, только для того, чтобы подстрелить животное, мне приходилось преодолевать сотни километров.

А вести себя так, будто мои поступки ничего не значат? Похоже на рабство.

Ручей неподалеку журчит, бурлит и поет. Когда Король стужи заговаривает, его голос мягок:

– Я не думаю, что ты поступала эгоистично. Напротив, я верю, что твои поступки самоотверженны.

Удивленно вскидываю на него взгляд. На лице Борея нет той отстраненности, которую я привыкла ожидать, но его выражение определенно настороженное. Ну, по крайней мере, не мне одной неловко вести эту беседу.

– Спасибо, – отзываюсь я натянуто. Но искренне. Правда.

Борей смотрит на меня, затем отводит взгляд.

– Люди не всегда говорят то, о чем на самом деле думают. Возможно, сестре все же не хватает твоего присутствия.

С тем же успехом дерево, возможно, произведет на свет свинью. Отношение Элоры ко мне было предельно ясным.

– Я уверена, что нет. Она еще много что говорила. Слова про эгоизм даже не самое худшее.

– Не нужно продолжать. Если от этого тебе больно.

Цветок все так же в ловушке моих пальцев, под подушечками приятная бархатистость лепестков. Борей спокойно за мной наблюдает. Слова прозвучали искренне. Именно поэтому, разумеется, я ему и не верю.

– Пусть мы друг другу не нравимся, – едко цежу я, – но все-таки можно же без вот этой жестокости.

Предпочту черствую натуру Короля стужи подобному фальшивому состраданию.

Его брови медленно приподнимаются.

– Ты думаешь, я лгу?

Думала. Теперь не уверена.

– Зачем же мне стремиться причинить тебе боль?

Потому что именно этим он занимался – непреднамеренно или нет – всю мою жизнь? Что он хочет выведать? Слабости, чтобы извлечь выгоду? Недоверие – моя единственная броня. Если я закрою на это глаза, если я поверю, что король спрашивает, потому как желает знать мои самые глубинные, самые потаенные мысли… не знаю, что это значит. Если я не смогу считывать его намерения, я утрачу позиции. Если я колеблюсь, мое положение шатко.

Король приближается на шаг. Листья отбрасывают на его лицо тени. Линии скул перетекают в угловатую челюсть и полные губы. У меня за спиной приходят в движение лозы, и я, ахнув, чувствую, как одна дразнящим прикосновением спускается вдоль моего позвоночника и легонько обвивается вокруг запястья, как браслет. Я опускаю взгляд на руку. Лоза усыпана крошечными белыми цветочками с бледно-желтой сердцевинкой.

– Как ты это делаешь? Я думала, над растениями властен один Зефир.

– Верно. Я всего лишь подчиняю воздух вокруг лозы. – Борей смыкает веки, пряча голубые глаза. – Ты не ответила на мой вопрос.

Мы ведем беседу, мой муж и я, и между нами даже почти нет неприязни. Наверное, все не так уж плохо.

– Жизнь Элоры полна, – шепчу я с болью. – Она во мне больше не нуждается.

И я не знаю, кто я есть, если мне не о ком заботиться. Если я больше не нужна, значит ли это, что я себя изжила? Если я больше не нужна, зачем сестре или вообще кому-либо, если уж на то пошло, меня любить?

Король стужи обдумывает мои слова, склонив голову набок. Какое облегчение – видеть, что в его взгляде нет осуждения.

– Откуда ты знаешь, что не нужна ей?

Борей тянется, и