Институт благородных дэвров, или Гувернантка для варвара - Анна Ледова

родственников, ни слуг! Это же скомпрометировать себя и всю семью на всю жизнь! Я думала, они будут по привычке расспрашивать о «тех леди» и выяснять, как ещё им угодить. И с беспокойством думала, как это будет сочетаться с данным тохунге обещанием «не поучать». Но нет, дэвры искренне интересовались тем, как мне тут живётся, хвалились добычей после очередной охоты, будто я и впрямь была им сестрой. Даже Кныра заходил, принёс редкие раковины каури – украсить фаре, который я отныне занимала одна. Кайарахи я не видела и даже не смела спрашивать, где он пропадает. Точно так же было бы странно требовать от столичных придворных отчёта, куда подевался их король.

Каури были красивые. А ведь действительно, чувство прекрасного у дэвров было отлично развито. Может, оттого, что их и так окружала удивительного великолепия природа? Суровые мужчины легко могли застыть при виде заката (а на Мота Нуи они были неописуемые), и даже украдкой шмыгнуть носом. Просто их понимание красоты немного отличалось от нашего. Они находили её в простоте и естественности. В ровных линиях своих геометрических узоров. В одной-единственной ярко-красной морской звезде, выброшенной на полотно белого песка. В оттопыренных ушках и блестящих от радости глазах своих дови…

Я посетила и местную школу – ею оказался тот же фаре-кура. Разве что уроки велись на втором этаже, лёгком и светлом, где со стен уже не скалились вырезанные лица, а были приколоты вполне себе привычные учебные плакаты. Азбука, таблица умножения, карты. Да и учебников тут хватало. И, наших, вельтарингских, но ведь и виндейских тоже! И баглорских… А вот эти свитки с певучей вязью, кажется, родом из знойных степей Шаххишстана… Да, похоже, местные дови имели самое разное происхождение.

Мальчишки-ученики были как на подбор – все рослые, коренастые. Даже порыкивали уже, медвежата, копируя отцов. Но мне посчастливилось увидеть и местную девочку. В смысле, рождённую от дэвра и коренной дови. Честно говоря, я даже не сразу поняла, что это девочка. В такой же мужской юбке-штанах, разве что ещё даже не оформленную грудь перехватывала узкая полоска ткани. А так – те же неприбранные волосы, загорелая до черноты кожа, царапины на руках и разбитые коленки. За девчушкой я потом наблюдала издалека, и та среди пацанят была явной заводилой. И, как ни странно, её слушались.

Слушался молодняк и местных учительниц. Ещё бы – до инициации они безраздельно принадлежали матерям. А дови в па общались так тесно, что непослушание у учительницы вполне могло обернуться домашней поркой, если матери пожалуются на отставание сына в учёбе … Учительницами, конечно, были сами дови. Каждая учила тому, что знала сама. Грамотные – грамоте. Дочери лавочников – счёту. Уроженки царства маххереш, знатные травницы, – искусству врачевать.

И посмел бы кто из этих мальчиков воспротивиться! Потому они и стремились проявить свою доблесть как можно раньше, доказать отцам, что выросли из-под мамкиного крыла. Только и испытания при инициации были нешуточные. Я заново вспомнила: «И десяти годочков нашему Риду не было, как он вепря поборол». Крепко же ему хотелось во «взрослые» мужчины! Но и до десяти лет матушка успела научить многому… Даже вальс танцевать.

Тохунгу я больше не видела, а искать её, как я поняла, смысла не имело. Достаточно было того, что ко мне периодически прилетал попугай ко-капо и смотрел пристальным чёрным глазом. Впрочем, у меня и так желания не было «поучать».

Вскоре я и сама стала свободно заглядывать к местным жительницам. Особенно мне нравилась мудрая Атурунга, местная уроженка, северянка Ингрид и немногословная Агна – та оказалась из моих родных мест, пригорода Астеви-Раша.

Агна пусть и казалась мне самой суровой из всех дови, но была единственной, кто аж дважды встал на мою защиту. Первый раз – бесстрашно тыкнув аж самому кайарахи в переносицу пальцем и заставив его тем самым покорно замолчать. Во второй – жёстко обрубив непонятный выпад одной из женщин в мою сторону, когда речь зашла о сердечном выборе дэвров.

Стоило пройти мимо её фаре, как Агна неизменно звала к себе. Я немного робела в её присутствии – говорить нам было практически не о чем. Мои светские «маленькие беседы» казались неуместными, а сама она предпочитала просто накормить меня и молчать. Когда она в очередной раз кивнула, чтобы я зашла, то просто сунула мне пару кокосов в руки и взглядом велела идти за ней. На заднем дворе она тремя резкими взмахами ножа обрубила верхушки, сунула в орехи полые бамбуковые трубки и протянула один кокос мне. Кокосовая вода мне нравилась, она прекрасно утоляла жажду. А тянуть освежающую прохладную жидкость, смотреть на бурлящий гейзер в открытой купальне на заднем дворе и просто молчать – это было так… по-дэвровски. Через десять минут Агна так же невозмутимо забрала у меня пустой орех, неумело улыбнулась и сдала на руки Мелли. Фаре Вангапу… нет, уже фаре Имельды, получается! – был соседним.

Муж Агны, видимо, тоже был из резчиков: задний двор устилали опилки, там и здесь высились брёвна с сакральными узорами. И лишь покинув её гостеприимный дом, я осознала, что́ вдруг зацепило меня в обычной для дэврова двора картине: среди светлых резных брёвен лежала до боли знакомая пробитая крышка рояля. И новая: ещё не обтёсанная, довольно грубой формы, но уже украшенная затейливой резьбой и мерцающая вставками перламутра.

– Ну, чего опять думу думаешь? – вернула меня к реальности родная и такая понятная Мелли, которую даже легкомысленный открытый наряд не лишил презентабельности. – Где-то ж ему надо эту крышку мастрячить. Сам разломал – сам пусть и чинит. А другого дома, кроме матушкиного, у него пока нет. Нет, есть, конечно… Да только пока ты сама не позовёшь, не его он. Бездомок. Да чего глазами хлопаешь-то! Агна твоему Вепрю матушка и есть. Ох, хорошая она баба, с понятием. Ну, чего ты?.. А будто кто другой смог бы его утихомирить, когда ты деньги ему за дом платить удумала! Так вот ей спасибо и скажи, что Вепрь на месте тебя не разорвал за такое, как бы ни любил он тебя… Пойдем-ка, малютка, прогуляемся…

* * *

Я разглядывала компаньонку, еле сдерживая улыбку. Имельда изменилась, вот только сама она этих изменений будто признавать не хотела. Она снисходительно согласилась, что на острове жарковато, и «так уж и быть, в этих их тряпочках полегче будет». Тем более что «эти их тряпочки» на ней были не