Моя навеки, сквозь века - Марина Повалей

— Алиса Ивановна?

— Возможно, у вас есть какая-то квартира… конспиративная, где я смогу побыть одна?

Засыпала я в том самом доме с барельефами, в маленькой квартире на четвёртом этаже. То, что когда-то здесь спал Троцкий, меня ни разу не беспокоило.

Свобода!

18.05

Я никогда в жизни не ощущала так сильно её вкус, цвет и запах. Никогда ещё я не радовалась жадному питерскому солнцу так сильно. Окна квартиры выходили на Красноградский переулок, но я приспособилась и часами картинно сидела на широком подоконнике, вглядываясь в Екатерининский канал, между домами, за перекрёстком.

Возле этого дома я проходила десятки, если не сотни раз, гнула шею на барельефы писателей… Боже мой, могла ли я тогда подумать…?

Нет, и не смогла бы, а скажи мне кто – не поверила бы ни в жизнь.

То, что эта квартира принадлежит Слепцову, я узнала от Герасимова, в один из его визитов:

— Зачем ему квартира, если у него есть дом?

— Алиса Ивановна, помилуйте! Он взрослый мужчина!

— В смысле – он сюда приводит женщин?

Готова поклясться – кончики ушей фсбшника начали краснеть, но точно передумали и стали нормального цвета.

— Так не говорят, — он поморщился. — Это называется гарсоньерка…

— Гарсо… что? Этим словом можно ругаться?

— Это квартира, где мужчина имеет некоторую свободу…

— Ох ты ж, Боже мой! А его на Большой Конюшенной, прям сильно ограничивают! — вот же ж… кобелина!

— Мужчине иногда нужно побыть одному!

Да пожалуйста! Пусть хоть век здесь один сидит. Мне ровным счётом всё равно!

Моему мужу хорошо было со мной в нашем доме. И в квартирах для блядей он не нуждался!

В маленькой квартирке я просидела почти две недели, пока не сошли синяки.

А вернувшись домой, решила не откладывать дела в долгий ящик.

Почему-то там, когда он умирал у меня на руках, выскочить на Невский – казалось единственным решением. Сейчас… не то, чтобы я разлюбила Васю… но в конце-концов, отдать концы всегда успею. Если уж будет невмоготу.

Ну почему бы хотя бы не попытаться устроить свою жизнь?

Пусть не сразу, но я смогу его отпустить. Ник Ник прав – насильно мил не будешь. Как бы я не изворачивалась… рано или поздно должно полегчать.

Ну а какая альтернатива? – привязать его к себе? Заставить быть рядом обманом и манипуляциями, и каждый день смотреть, как он тухнет? Или однажды не выдержит, привезёт меня в уездную больницу для душевнобольных города Н., даст на лапу очередному доктору Лёвушке, и кричи я там, хоть обкричись.

Мало ли, что кому говорит сумасшедшая? У неё даже, вот – справка есть.

В особняк на Большой Конюшенной я пришла с лёгким сердцем. Мне просто нужно знать, что я свободна, не только телом, но и душой. Что он не нуждается во мне, и я могу его отпустить – что бы ни произошло с ним дальше – это будет его решение, его жизнь.

Как ни прискорбно признавать, но моя любовь не так всеобъемлюща, как я считала – положить жизнь, чтобы служить ему… я не настолько бескорыстна и добра.

Господи, да я в принципе корыстная и эгоистичная!

И одно дело – быть для него королевой, пусть и не долго, и совсем другое – ненужной вещью.

Только, чтобы расставить точки над ё, мне нужно попасть в дом. Что само по себе проблема. Я молотила в дверь, стучала в окна, мне никто не открыл! Плюнула на всё и пошла через заднюю.

— Барышня! — Тоня встретила меня со скалкой наперевес. — Это вы!

Испуганная, возбуждённая, выскочила к двери, даже платок не накинула.

— Ты привидение увидела? Что с тобой? Скалка зачем? От меня отбиваться велел?

— Господь с тобой! — та давай креститься, — я думала опять господа офицеры! Только спровадила, светать начинало. Сама на час токмо прилегла. Думала снова пожаловали!

— И ты от офицеров собралась отбиваться?

— Я? Неееет, — она улыбнулась, — барин сказал, что, ежели меня кто тронет – он того сразу… того!

— Чего?

— На дуель!

— Надо же! Какой благородный у тебя барин! Как он тебя защищает и оберегает.

Тоня польщённо разулыбалась, как вдруг, с кухни, в приоткрытую дверь протиснулся щенок. Крупная, в будущем, собака, сейчас она маленькая, толстенькая, счастливо подбежала к нам.

— Господи, Боже мой! А это что ещё за чудо?

Я на инстинктах подхватила малыша на ручки. Черно-белый, почти чёрный.

— Ой, а какая у тебя здесь полосочка, помеж глазок, — пощекотала, — какой беленький воротничок, какой белоснежный кончик хвостика, какие сладкие белые лапки! Тонечка! Чей он?

— Она. Сука. Элис.

Я чуть не уронила животину.

— Что, прости?

— Барышня, ну погляди сама, — она взяла собаку, развела ей ножки, — это же сука, а не кобель. Хозяин велел Элис её величать…

— Элис, значит, — я вспомнила зачем пришла. Скинула шубу. — Где он, у себя?

Тоня кивнула, лаская собачку.

— Только бесполезно к нему идти, он спит.

— Ничего, проснётся!

Элис, значит! Сука, значит!

Я тебе покажу суку!

Я влетела в спальню, чтобы сразу отступить назад. Не от увиденного, от унюханного! В комнате стояла такая вонь перегара! Господи, Боже мой, даже от отца никогда так не воняло! Не помогало даже приоткрытое окно!

А эта туша даже не дёрнулась, когда я вошла!

Если он бухал, а сейчас спит, разговаривать с ним бесполезно.

Я только посмотрю на него в последний раз, и уйду. Оставлю письмо, больше не буду приставать.

К кровати приблизилась на носочках, но вот же! Спит лицом в подушку!

Переворачивать точно не буду!

В последний раз я смотрела на широкую спину, за которой прожила столько лет как за каменной стеной, короткие, сейчас чуть отросшие волосы – руки почувствовали их жёсткость, хотя столько дней прошло, когда я трогала их в последний раз… руки собраны под подушкой…

Я поняла, что плачу, когда увидела собаку. Это… создание, без лишних экивоков просто запрыгнуло на Слепцова, покрутилось на месте, попыталось улечься, но широким захватом было сброшено, подгребено под себя.

— Алиса…

Пробурчал куда-то в меховой мешок, а я стою, и ничего не могу сделать с текущими слезами!

19.05

Прочь!

— Барышня, куда же ты… — пронеслась