Институт благородных дэвров, или Гувернантка для варвара - Анна Ледова

Оболтусов этих больше учить не хочешь? – услышал он наконец. И зарычал на своих хойя. – Кто там опять тессу обидел, типа она дуростям учит?

– Нет-нет, ваши воины ни при чём! – я поспешила успокоить разъярённого правителя. – Они прекрасные ученики, я всё это время нарадоваться не могла! Просто кое-что изменилось…

– Сама, что ль, больше не хочешь, тесса?

– Тохунга не велит! – выпалила я, как есть. Боги, как же это глупо…

– А, – мгновенно успокоился Вепрь. – Так хорошо же. А чего ты там, красавица, про условия какие-то вякала?

– Я про то, что вы также не обязаны соблюдать условия контракта: по обеспечению моей безопасности, проживания, питания и прочего, – пискнула я. – Но если вы позволите, я бы хотела остаться на Мота Нуи вплоть до запланированной поездки дэвров в Астеви-Раш. Мы с госпожой Ризе можем перебраться к Ригель-Войцам или оплачивать этот фаре и беспокойство любезных дови по готовке…

Кайарахи, казалось, только успокоился, как снова впал в ярость, зарычал, а дэвры набычились и недобро зароптали.

– Вот вроде умная ты, тесса, – вдруг встрял Кныра, ярый противник тех самых «ливерансов». – А всё ж дура дурой. Ладно уж, нам и такая сестра люба. Да, ребзя?

Разъярённого Вепря смогла утихомирить только одна-единственная дови – та, что одевала меня вчера. Высокая, немногословная, с простым и понятным материковым именем Агна. Она задвинула меня за спину, ткнула пальцем в переносицу кайарахи и сурово покачала головой. Впрочем, не менее укоризненным взглядом она наградила и меня.

А по случаю удачной охоты вновь закатили праздник. Впрочем, нужен ли был этим дикарям повод, когда веселье и радость они искренне считали самым лучшим подношением своим вездесущим духам?

* * *

За несколько дней на острове мы быстро освоились. Жизнь здесь текла легко и беззаботно, но все дела спорились: местный народ будто нашёл идеальный баланс между работой и потехой. Веселились здесь часто и в охотку, но ведь и трудились на совесть!

Впрочем, пахать и сеять, валить леса или долбить породу в каменоломнях дикарям не приходилось. Остров и так давал всё нужное для жизни и пропитания. Прибрежные воды кишели рыбой и морскими гадами, в непролазных лесах не переводился дикий зверь, а земля щедро дарила фрукты и корнеплоды. Хлеб здесь заменяли плоды особого дерева каманси: их мякоть высушивали и перемалывали в муку, а после пекли лепёшки. Мне полюбился сладкий батат и маниока с ореховым привкусом, Имельда же объедалась любимыми морепродуктами.

Золото дэвры намывали в ручьях, а рождённая магмой особая железная руда, что таилась в недрах потухшего вулкана Таухара, и была источником их удивительной стали. Вопреки устоявшемуся на материке мнению, далеко не все дикари были воинами и охотниками, ремёсла здесь процветали и были в не меньшем почёте. А уж резьба по дереву была сродни умению читать и писать, этим искусством владел каждый мужчина. А как иначе, если их узоры – что на фаре, что на телах – это своего рода и документ, и биография, и повод для гордости?

Местных монет, талов, я так и не увидела. И вообще сложилось впечатление, что дэвры живут коммуной, где товарно-денежные отношения заменены семейно-общинными. Может, только с другими па торгуют?

Дови традиционно занимались домом. Впрочем, с таким количеством помощников (до инициации сыновья считались безраздельной собственностью матерей и беспрекословно им подчинялись) и эти обязанности были не особо обременительными. Оттого и было время повеселиться, принарядиться да посплетничать. «Когда баба довольная, то и Венуа-мать радуется, дэврам удачу даёт», – говорили местные мужчины.

– Расцвела-то! – ахнула Мелли, когда мы впервые навестили Магрету после того памятного вечера. По традиции молодожёнов не тревожили три дня, а после несли им подарки. – Но свадьбу-то можно было и поприличнее сделать, а то что это – на колени бухнулся, верёвочку на шеи повязали да и всё… Вот где мой братец-обормот пригодился бы! Думаю, он и здесь уж такой праздник сумел бы закатить!

Дови прыснули со смеху. И объяснили, что это пока была не свадьба. В нашем понимании это ближе к помолвке. Ритуальный брак будет, когда молодые немного поживут вместе, первоначальный пыл стравят. А то «негоже на горячие головы», как сказали они. Мол, если просто свербит в причинном месте, то это одно, пусть себе развлекаются. А как поутихнут страсти, так потом на трезвые головы и все сопутствующие ритуалы будут. Опять же, сначала у матери невесту нужно выкупить честь по чести, очищение у тохунги пройти, а для хойя – ещё и испытание у воинов: что достоин жену себе взять…

Имельда захлопала глазами и, кажется, подумала о том же, что и я. Да, я уже знала, что к постельным забавам до брака в Дэврети относятся спокойно, как к обычному делу. Но и мне передалось волнение компаньонки, на её лице явственно читалось осуждение: как так – «не брак»? Это её «малютку» просто так попользовали? А если бросит?!.. Я её опередила:

– Скажите, уважаемые дови… А… Часто случается так, что после такой церемонии… Ну, вот как Эхру с Магретой тогда благословили на… На пробный брак, получается? Что после него дэвр от настоящего, постоянного, отказывается?

– Ты что ж такое говоришь, дочка? – удивилась Атурунга, а остальные посмотрели на меня, как на заговорившее дерево. – Да как же сынок мой откажется, если полюбил уже?

– Сердце он ей своё отдал – не видела разве?

– При всех же к ней подошёл!

– Это как официальное заявление: «вот моя избранница», – пояснила Ингрид. – А если дэвр просто поразвлекаться хочет, а дови не против, тогда вдвоём только сговариваются. А тут-то всё на людях!

– Но… – мялась я. – А если передумает? Другую, например, встретит за это время, заново полюбит…

У местных дови лица вытянулись, улыбки сползли. Теперь на меня смотрели уже не как на неразумное дерево, а как на беса-искусителя какого-то. Некоторые нахмурились, и я впервые почувствовала от них волну негодования в свой адрес вместо неизменного дружелюбия.

– Дэвры только раз сердце своё отдают. И на всю жизнь, – тихо сказала Ингрид, мать Юна. – Однолюбы они, не знала разве, тесса? Как найдут свою ту самую, так и не нужен им никто больше.

– А вот есть такие дови, которым не по душе подаренное сердце. Ни себе ни людям, – одна женщина смерила меня