Тяжесть слова - Екатерина Ивановна Гичко

Перед тем как залезть в паланкин, я в последний раз бросила взгляд на замок, который все эти годы считала своим домом. Сердце сжалось. Было жаль покидать место, которое я знала как свои пять пальцев, место, где прошло моё детство. Медленно осматривая слегка потемневшие карнизы, в одном из окон я заметила принцессу. Столкнувшись со мной взглядом, она поспешно отошла в глубь комнаты, только занавеска качнулась. Я отвернулась.

Внутри паланкина оказалось множество подушек. Наагасах помог мне устроиться, заботливо укрыл шерстяным одеялом, а сам лёг рядом, разложив хвост по всему оставшемуся пространству. Паланкин качнулся, я почувствовала, как нас поднимают вверх, а затем мерно закачался – мы тронулись в путь.

Пока наагасах развешивал по углам тусклые светящиеся шары, я смотрела на его профиль. Слова Дариллы не шли из головы. Я не могла полностью ему довериться. Какая-то часть меня была решительно против того, чтобы так стремительно изменить своё отношение. Но наагасах заботился обо мне, так почему бы не отдать ему свою заботу?

Я осторожно протянула руку и погладила его по ладони. Он удивлённо посмотрел на меня, и я едва не отдёрнула руку, но вместо этого, боясь передумать, вцепилась в его пальцы.

– Мне… захотелось прикоснуться, – неловко оправдалась я.

На лице мужа появилось замешательство. Затем глаза радостно вспыхнули, но он поспешил прикрыть их веками, словно не хотел, чтобы я это поняла.

– Прикасайся, – как можно равнодушнее разрешил он.

Я села и, не отрывая взгляда от его лица, потянулась к хвосту. Погладила тёплую гладкую чешую. Наагасах смотрел напряжённо, но показалось, что ему нравится. Он будто бы старался сдерживать эмоции, словно опасаясь, что проявление удовольствия меня спугнёт. Но мне неожиданно понравилась его радость, стало приятно на душе.

Я легла обратно и, подобравшись под бок мужа, крепко обняла. Закрыв глаза, притворилась, что хочу спать, хотя была так сильно напряжена, что вряд ли смогла бы уснуть. Рука наагасаха осторожно легла на мою поясницу, а лицо уткнулось в мои волосы, и наг довольно засопел. И я с неожиданным воодушевлением подумала, что, возможно, у нас всё сложится хорошо.

Глава 13

Путь в княжество нагов

Горы во всём своём величии предстали перед нами только через два дня. Наагасах не хотел спешить, и обеспокоенный наагариш Делилонис полностью его поддерживал. Отчего-то наагариш казался очень озабоченным и напряжённым, всё внимание посвящал наагашейдисе и со злобным шипением принуждал к этому остальных. Наагалей Ссадаши искренне выражал обеспокоенность его душевным состоянием, но мне почему-то в его заботе чудилась ехидная насмешка. И наагаришу Делилонису, видимо, тоже. Больно он уж ярился на тщедушного сородича.

Зато бабушка Аршавеше – я старалась хотя бы мысленно называть своего супруга по имени – ни о чём не волновалась, чем вызывала у меня бесконечное удивление. Я никогда не видела человека, который был бы так безмятежен. Словно она не имела никаких забот, её не терзали сомнения, проблемы, а печали обходили жизнь стороной. Она будто бы ничего не боялась (а ведь путь наш проходил рядом с Лядащим лесом, а порой и через него!) и казалась настолько уверенной в себе, что все её поступки были обречены на успех. Наагашейдиса занимала почти всё моё внимание на привалах, и каждый раз я находила что-то новое, что удивляло меня.

На вечернем привале мой взгляд в очередной раз притянулся к повелительнице, которая сидела у костра, привалившись к хвосту наагалея Ссадаши. Странный наагалей что-то возбуждённо шептал ей на ухо, почти касаясь кожи губами. Слишком близко, но это не выглядело неприличным, да и окружающие наги совершенно не обращали на них внимания. Наагашейдиса же беззвучно смеялась и посматривала на наагариша Делилониса.

– Она всегда такая? – спросила я у наагасаха.

– Какая? – Аршавеше по-птичьи склонил голову и хитро на меня посмотрел.

Мы сидели на покрывале у костра. Наагасах завернул меня в плед так тщательно, что его край поднимался у меня над затылком и закрывал уши, оставляя снаружи только нос. И в таком виде я была ещё прижата к его боку, а вокруг завернулся хвост. Наверное, именно так чувствуют себя гусеницы в коконах.

– Ну… – замялась я, подбирая слова. – Она не боится что-то делать… не боится ошибиться… не боится вызвать осуждение…

– Как думаешь, дикий зверь размышляет о том, что будет, если он зайдёт в другую часть леса? Будет пытаться предугадать, какие опасности его там ждут? – загадочно спросил наагасах.

Я задумчиво посмотрела на него. Глаза Аршавеше слегка светились в темноте. Почти как у кошки, но не так сильно. Не сразу и поймёшь, что это не костёр отражается или лунный свет. Поймала себя на мысли, что мне нравится смотреть на его лицо, скупо освещённое бликами огней. Так странно…

– Зверем руководят инстинкты, – наконец ответила я. – Если он будет чувствовать опасность, то забеспокоится и вернётся в привычную среду обитания.

– А если это самый сильный зверь в лесу? – Губы Аршавеше изогнулись в улыбке.

Я задумалась. Наагасах тем временем продолжил:

– В бабушке очень силён зверь. Но не просто силён. Зверь и человек в бабушке одинаково мыслят, и у них схожие желания. Обе ипостаси находятся в полном взаимопонимании. Подобное редко встречается. Такой баланс между двумя половинами возникает, когда зверь старается контролировать неразумные проявления инстинктов, а человек, наоборот, заглушает доводы разума, прислушиваясь к инстинктам. Так они становятся действительно цельными.

Неожиданно наагасах наклонился и накрыл губами кончик моего носа. Ощущение, когда к озябшей коже прикасаются горячие губы, было просто замечательным. Ну, по крайней мере, мне очень понравилось. И вообще, я стала замечать за собой, что мне приятны прикосновения наагасаха. Он не позволял себе крепких объятий, не целовал меня в губы, даже не смотрел голодными глазами. Но очень часто прикасался ладонями или просто кончиками пальцев. Прижимал к своему боку, когда мы оказывались в паланкине или, вот как сейчас, сидели у костра. Прошлой ночью я проснулась и обнаружила, что он навис надо мной. Заметив, что я уже не сплю, спокойно мне улыбнулся и продолжил смотреть. Ему нравилось прижиматься ко мне сзади и дышать в волосы. Или невесомо, почти как сейчас, целовать моё лицо. Что угодно, кроме губ.

В его действиях не было неуверенности. Он трогал меня с полным осознанием своего права на это. Даже не так. Он трогал меня, словно так и должно быть. Как мать, которая неосознанно приглаживает волосы своему ребёнку, с необъяснимой радостью и умиротворением