Ольга Резниченко - Глупые игры... в Любовь

— Соболезную, — пробурчала что-то невнятное себе под нос, все еще сражаясь с "за"… и "против".

— А кто еще из наших… тогда?

— Все.

— Мама?

— Сразу после твоего рождения… обратили.

— Папа?

Загадочная улыбка.

— Луи, Луи… Эх, мой верный друг Матуа. Уже триста лет, как земля носит этого прекрасного вампира. Если бы не его поддержка, ух, сколько бы я дров наломала…

Тяжело сглотнула.

НУ, НЕ ВЕРЮ! НЕ ВЕРЮ Я!

— Мигель, — но все равно веду эту игру…

— Ох, Мигелюшка. Лет двадцать ему было, когда Луи обратил его.

— Шон?

Нервно хмыкнула.

— Шон… Ему было двадцать, когда стал… А знаешь, знаешь, почему мы поженились только через пятнадцать лет после знакомства?

— Нет.

Загадочная улыбка. Загадочная, но целиком сквозящая печалью и болью.

— Потому что я сама лично его приговорила… к пятнадцати годам погребения под землей… vivi sepultura… Справедливость? Разве это было справедливо? Знаешь, — замерла на мгновение, перебирая воспоминания, подбирая слова, — я, когда его первый раз увидела, то сразу захотелось голову свернуть ему. Весь такой скользкий, алчный, вертлявый, самовлюбленный, горделивый жук. Но потом, потом, как узнала ближе… то, как он душой и телом постоял за друга, друзей… Это просто нечто. Казалось, как такой хитрый, эгоистичный, всегда добивающийся своего, экземпляр, мог вот так легко… предложить свою жизнь во имя друга. — Пристыжено хихикнула. — В общем, еще на суде… у меня крышу повернуло не в ту сторону. Кораблик мой… поплыл вспять, борясь с течением. Пятнадцать лет ходила я день у день… к нему на могилку, тихо моля… простить меня. Я знала, знала, что он меня не слышит, и даже не знает, что я рядом. Но ходила… Больная? Больная. Сумасшедшая, влюбленная дура. Боже, Асканио уже не раз срывался… раскопать Шона и четвертовать… за это МОЕ помутнение. Представляешь? Лишь Матуа, твой отец, меня поддерживал все это время. Не давал отчаиваться. А потом, потом, как только я поняла (а мне приснился вещий сон), что Шон сегодня… (тогда, два года назад) очнется и выберется из могилы, спадут оковы vivi sepultura, я… я СБЕЖАЛА. Собрала вещи и… уехала в Рим. Сбежала. Было невыносимо страшно осознавать, что все эти… пятнадцать лет я ЛЮБИЛА того, кому… даже, может, и не нравлюсь. Представляешь? Я жила надеждой, у которой даже СЕМЯ не было.

Тяжелый вдох.

— Знаешь, чего в те дни мне больше всего не хватало?

— Чего?

— Бренности… Обычной человечной смертности. Когда отчаяние окончательно захлестнуло разум, я попыталась покончить с собой, — (нервный смешок) — Чего я только не вытворяла, что не попробовала. Но жизнь теплилась во мне, разгораясь еще ярче, с болезненной силой. Даже кол в грудь…. меня не мог убить, не мог лишить сознания. Я была заключена оковы Вечности и Безумия. В бессмертном флаконе. В тот момент мне было хуже, чем когда… сто лет тлела под землей…. сто лет. Ожидание, ожидание приговора — … это невероятно больно. Больно…

Замерла. Затихла.

— А дальше?

(слезы бежали шальными струйками по моим щекам; в эти слова… было невозможно не верить…)

— А дальше… Дальше… В один прекрасный день (не знаю, не знаю сколько прошло тогда времени, сколько он думал, рассуждал, ждал, прежде чем приехать; не знаю — для меня то была ужасная вечность…). Постучал в мою дверь. Не могла поверить глазам… А знаешь, знаешь, что он мне тогда сказал вместо простого, человеческого "привет"?

(я молча закачала головой в ответ)

— "И почему ты еще не одета? Через полчаса… у нас венчание. А мы еще кольца себе не выбрали".

… Представляешь? Сорванец… маленький.

Смущенно захихикала, пряча лицо в ладошках.

Глава Шестая

— Но почему я раньше… никогда не замечала? Почему… не рассказали?

— Твои родители решили дать тебе максимально долго побыть человеком… Простым, бренным. Дали вырасти тебе на почве ценностей тех, которыми когда-то мы сами жили. Человек. Быть человеком — отличная школа, дабы став чудовищем, вовсе не превратиться в животное.

— Почему сами не рассказали? И почему только теперь я узнаю?

— Сами… пытались, еще как пытались, но ты же сейчас никого, кроме себя, не слушаешь… А напрямую… побоялись, резко и неожиданно, не хотели еще сильнее тебя не оттолкнуть от себя.

— Я — тоже вампир?

— Полукровка. Рожденная от вампира и смертной.

— Как настроение, мои милые дамы? — Вдруг к нам подошел тот самый "уродец", Доминик, кажись, и, не дожидаясь особого приглашения, уселся за столик.

Вальяжно развалившись, как на троне — король, бесцеремонно, не скрывая своего интереса, уставился на меня.

— Пока тебя не было, все было безупречно.

— Ах, ах, как же ты меня любишь, моя дорогая Виттория.

— Безусловно, Доми, безусловно.

— Уже рассказала про нас? — короткий, вопросительный взгляд на тетушку.

— Да.

(а я молчу, боясь упустить что-либо важное; хотя, наверно, больше мечтая убедиться, что история про вампиров — больная шутка)

— Отлично, тогда через полгода свидимся… на Эйземе, красотка, — мило улыбнулся мне молодой человек и игриво замигал бровью.

— Бельетони, может, не будешь клеиться? Ей же только семнадцать.

— А хороша ж то как! — ядовито улыбнулся Виттории.

— Но не по зубам, вам, мон синьор, — набравшись (казалось бы, уже давно умершей) храбрости, прорычала я в ответ.

— Ох, ох, — наиграно закачал головой, "страдая" от горя. — Ладно, не скучайте. Я еще вернусь.

Спешно поднялся и, бросив короткий прощальный взгляд на меня, тут же спустился к танцполу по ступенькам и слился с толпой.

— Кто это?

Тяжелый вдох.

— Недетепаный Казанова. Доминико Роберто Джованни Бельетони. Основатель Ордена Полукровок, Эйзема, а нынче там лишь как гость… за свои проколы, — печально улыбнулась. — В общем, забудь. Тебе с ним водиться не стоит. Самодовольный, горделивый павлин. Вместо души — пустота, или же правильно сказать — жажда к развлечениям. Да и только.

— Что значит, что через полгода на Эйземе… свидимся?

— Семнадцать с половиной лет назад… был заключен договор. В твои восемнадцать ты, Жозе, должна будешь выбрать… к какому Ордену принадлежать: к Вампирам или Полукровкам. А для этого полгода поживешь на Искье, и полгода — на Эйземе. Познакомишься с бытом, жизнью, постулатами двух Конфессий — и сделаешь полноценно осознанный выбор.

— А если я не хочу? Не хочу никуда ехать, ничего выбирать?! — едва сдержалась от крика (или мне только показалось, что я сдерживалась?).