Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская

тот наблюдал за мелкими анкарами и за ней, иногда рассказывал что-нибудь. Он не отличался разговорчивостью, но и без слов стало понятно: его привязанность к Адамасу так сильна, что он наверняка, не задумываясь, отдал бы за него жизнь, как зверогрыз деда владыки отдал свою за хозяина. Адамас подпускал его близко, позволял вычесывать до блеска шерсть, вытаскивать колючки из лап, но при этом ясно было всем — нужно это не ему, а Триану.

— За мясом пошел, — волнуясь, ответила Лин. Близость владыки будоражила, голос — низкий, спокойный — проникал, казалось, не в уши, а под кожу.

— И часто ты устраиваешь перед ним такое? — вкрадчиво спросил владыка, выразительно оглядев ее сверху вниз.

— Никогда! — от души возмутилась Лин. Объяснила: — Я прихожу с утра и ухожу примерно перед обедом. Утром, пока переодеваюсь, он чистит вольеры, а в это время всегда ходит за кормом, как раз привозят свежее мясо. — Она вдруг поняла, что оправдывается, пожала плечами и добавила: — Не то чтобы я боялась переодеться при постороннем, но Триан — деликатный человек.

— Он клиба, а не евнух. Расплата за любые неуместные желания грозит в первую очередь не тебе, а ему, помни об этом. — Асир отстранился. — Если возникнет необходимость, Триану позволено обрабатывать твои раны, а значит, касаться тебя. Да, он деликатен, неглуп, предан, и я не хочу лишиться такого человека из-за недоразумения.

— Недоразумений не будет, — пообещала Лин. Пожала плечами, на этот раз — пытаясь скрыть неловкость: — Я далека от мысли соблазнять ваших клиб, владыка, как и любых других клиб… и кого угодно. А Триан привязан всей душой к Адамасу, и я его понимаю.

Губы Асира дрогнули, он снова подался ближе.

— Не только он. Ты до сих пор не знаешь про Бахру, верно? Одна из красивейших самок анкаров, что я видел. Зверь Триана. — Лин вздрогнула, когда пальцы владыки вдруг тронули ее щеку, скользнули вниз, задевая подбородок. — У твоих глаз — цвет ее шерсти. Исхири рожден и вскормлен ею.

Лин вздохнула, вбирая в себя сладкий запах. Неожиданный вопрос отвлек, но мимолетное прикосновение слишком походило на ласку, и она вспомнила, ощутила, что стоит перед владыкой совсем голой. И на этот раз сравнение с анкаром было… красивым. Лин пыталась представить рядом с белоснежным Адамасом каштаново-рыжую грациозную самку, пыталась представить, как они играют вдвоем, носятся по просторному вольеру, но отчего-то перед мысленным взором встала иная картина: тот вечер, когда она переодевалась на глазах владыки и так же ощущала его взгляд. Так же, но… не так. Сейчас было острее. Почти возбуждающе. Снова вырвался вздох, прерывистый, похожий на всхлип, и Лин неожиданно для себя сказала:

— Я поняла, чему он меня учит. Знаете, когда пыталась думать, что делать, как себя вести, ничего не получалось. Терялась, нервничала, боялась все испортить. А потом как-то так случилось, что я просто отпустила себя. Как будто с ним не та Лин, что была все это время, а другая. Она тоже как ребенок, ничего не знает и не понимает, но ей и не нужно — она чувствует. А мне становится спокойно.

— Хорошо, — кивнул владыка. — Это только начало, ты научишься многому. Не сдерживайся. Смотри и слушай. Покажи ему, что он не один, что даже когда тебя нет рядом — ты помнишь о нем. Каждому из нас нужен кто-то, к кому мы можем прийти за тем, чего не хватает: силой или слабостью, уверенностью или сомнениями, желанием или спокойствием. Оденься. Триан наверняка скоро вернется.

Он отошел, отодвинул загородку, и в проеме показался Адамас. Тот, видимо, учуял владыку давно и терпеливо ждал, хотя Лин уже знала — если бы Адамас хотел, чтобы его услышали, он бы нашел способ прервать их.

В тот день Лин ушла из зверинца взволнованной. Не встречей, в самой встрече не было ничего необычного, рано или поздно она должна была случиться, раз уж и Лин, и владыка Асир ходят каждый день в один и тот же павильон. Тревожили собственные ощущения. Вспоминался запах владыки, густой, сладкий, не тот спокойный запах, в котором Лин пряталась в казармах, трущобах и пыточной, а будоражащий кровь, вызывающий смутные пока желания. В который раз думалось, что подавители уже почти не действуют, но теперь эта мысль не вызывала прежней слепой паники. Скорее — задумчивость. В конце концов, старший агент Линтариена не была идиоткой, пусть иногда и вела себя как дура. В двадцать пять лет человек обычно способен понять, что ему начинает нравиться другой человек — нравиться так и настолько, что кажется не такой уж плохой идеей заняться с ним сексом. Хотя бы интереса ради.

Правда, все это было как-то слишком внезапно. Но, может, так и бывает, когда с подавителей сходишь не по инструкции, постепенно уменьшая дозу и приводя гормональный фон к естественному балансу, а вот так, резко? Еще вчера ни о чем таком не думала, а сейчас сладко сжимается в животе, стоит лишь вспомнить мимолетное касание пальцев, глубокий голос, а от воспоминания о запахе горячеет в промежности и рот наполняется слюной. И ничуть это не похоже на помутнение разума, уж в чем-в чем, а в собственном здравом рассудке Лин была вполне уверена.

Еще через несколько дней, вернувшись от Исхири, она застала в серале переполох. У двери на лестницу стояла, скрестив руки на груди, Лалия, по лицу которой змеилась снисходительная улыбка. Посреди зала, у фонтана, сидела на подушках счастливая до пламенеющих щек и блестящих радостью глаз Сальма. От нее густо, насыщенно пахло владыкой. Вокруг стояли, полулежали, теснились, с жадным интересом заглядывая в лицо, анхи.

— Расскажешь или нет, бездна тебя побери? — торопила Гания, нетерпеливо дергая Сальму за шаровары.

— Ну открой рот-то уже, сколько можно?

— Хватит в молчанку играть, от тебя счастьем разит на все окрестности, завидно ведь, — недовольно тянула обычно бесстрастная тихая Мирана.

— Как вы задолбали, идиотки недоделанные! — рявкнула, выскакивая из комнаты, Хесса и, демонстративно зажав уши, пронеслась мимо Лин в сад.

— Да что рассказывать? — тихо, еще больше пламенея щеками, сказала Сальма и стиснула руки на коленях. — Я же в прошлый раз… это только второй.

— У кого-то и раза не было, глупая, — сказала Тасфия и ободряюще погладила Сальму по плечу. — Всем хочется знать.

— Он был ласков. Он