После развода в 40. Между нами твоя истинная - Екатерина Гераскина

А потом смотрел на свои руки, которые были в крови. Через пару минут ребёнка не стало. А сам я молился, чтобы старуха смогла выходить сына.

Взамен на помощь она просила лишь защиты. От кого или чего — непонятно. Просто защиты. И мою магии, которой она будет взращивать сына.

Я был готов на всё. Отдать свою жизнь за его. Лишь бы сын жил.

Помню, как успокаивал Кристину, но я не мог дать ей надежду и снова отнять её — это было ещё более жестоко!

Я сам пройду через это. Один.

Я укачивал Крис на руках, когда она рыдала, успокаивал, а сердце рвалось. Но теперь она уже не узнает, что я сделал.

Но я не мог иначе.

Ещё бы одна потеря — и она бы просто не пережила.

Я заставлял её жить, ходить, есть, смотреть на рассвет.

Если бы дал хоть крошечную надежду, которая потом не оправдалась бы, — от моей Кристины не осталось бы и следа.

Только вот жизнь повернулась так, что от неё и без того ничего не осталось.

Первое правило — всегда быть начеку.

Даже тогда, когда думаешь, что за тобой никто не наблюдает. Когда просто хочешь оградиться от всего мира и утопить своё горе — пусть даже банально, в стакане. Но стоит только отвлечься и в следующий раз, очнувшись, ты уже не в таверне.

Ты в храме.

Под конвоем.

Это было будто со мной… и не со мной одновременно.

Я чувствовал счастье, страсть, влечение, дикое, безудержное желание.

Смотрел восхищёнными глазами на… Орелию. Красивую, нежную, воздушную. В белоснежном пышном платье, смотрел на ее розовые губы, смущённый взгляд — всё в ней было завораживающим.

Я испытывал желание зверя. А потом — резкое собственное отвращение.

Отдалённо помнил, как «я» шептал слова клятвы, клялся истинной в любви, защите, верности… и снова проваливался в темноту.

Дракон правил телом. Сколько бы я ни пытался пробиться сквозь туман сознания — ничего не выходило.

Пока однажды из сна меня не вырвала сама… истинная. Орелия трясла меня за плечи, била по щекам.

Я даже не знаю, что должно было случиться, чтобы дракон отдал мне моё же тело, но в тот последний раз, когда я был во главе нашего рассудка, наш разлад достиг апогея.

Я понял: со своей второй половиной я никогда в жизни не договорюсь.

Я с трудом вспоминал, как и что было дальше, но теперь мы муж и жена. Волей самого императора.

Как именно это вышло ещё стоило разобраться.

Хотя… какой теперь смысл? Всё уже решено.

Ребёнок не должен родиться бастардом. Его стоило признать. Я отмахнулся от истинной и ее криков, сел на край кровати. Голова болела так, что казалось… расколется.

Мутило, тошнило.

Я чувствовал себя так, словно до сих пор нахожусь в той же таверне, где заливаю себя дешёвым пойлом, лишь бы забыться, лишь бы не помнить, что Кристины больше нет.

— Какой сегодня день? — прохрипел я.

Орелия стояла у кровати — растрёпанная, в шёлковом халате, с круглыми испуганными глазами и приоткрытым ртом.

— Сегодня… — она назвала дату, и я понял, что с тех пор, как не стало Кристины, прошёл месяц. — Мы с тобой муж и жена, — сказала она тихо.

— Я уже это понял, — выдавил я. — Что случилось?

— Внизу имперский эмиссар.

— Что ему нужно? Который сейчас час?

— Восемь вечера.

— Какого демона ему надо в такой час?

Она шагнула ближе:

— Орден, ты ведь не уйдёшь? Ты ведь что-то с этим сделаешь?

— Куда я не уйду? Почему бездна меня раздери имперские войска притащили меня в храм!

— Я… не знаю, — растерялась Орелия. — До двора дошли слухи, что мы с тобой истинные. И император решил всем об этом объявить. Показательно. А я же беременна. Мы ждём ребёнка… Ну а как могло быть по-другому?

Она говорила быстро, сбивчиво.

Я снова растёр виски.

— Так что хочет этот эмиссар?

— Он хочет передать тебе волю императора.

— Ясно, — выдохнул я, поднялся, но тело шатало.

Бездна… Что этот дракон делал с моим телом? Оно вроде моё, и не моё.

Всё мутно, голова тяжёлая, мысли путаются. Я дошёл до ванной, умылся, посмотрел в зеркало. Заострившиеся черты, усталые глаза — ничего критичного.

Заглянул глубже, в себя.

Дракона не слышно.

Притаился, подлец.

Молчит, как будто ждал, когда я сам осознаю, во что вляпался.

Но думать об Орелии не мог. О драконе тоже. Как там мой сын? Жив ли?

Вышел из спальни, набросил на себя халат. И всё же это неправильно, когда выпадаешь из сознания не просто на сутки, а на две недели. Что за эти две недели я вообще творил в образе дракона?

Распахнул дверь. Орелия никого не пустила в дом. Да и лорд Томас Делрой, судя по всему, не настаивал: стоял на пороге.

— Какими судьбами в такой поздний час?

— Воля императора. Защита империи не ждёт, — сухо бросил Делрой.

— О чём ты? — переспросил я.

Эмиссар достал запечатанный конверт. Я взял его, разломал сургучную печать, развернул бумагу с вензелем. Надпись гласила, что меня призывают на фронт.

Я сжал письмо в кулак, бросил под ноги и посмотрел на эмиссара:

— Это шутка?

— Нет. Вам лорд надлежит вернуться в строй: в лесах на границе замечены василиски.

— Это какой-то бред, — ответил я.

— Десять лет прошло с войны, как вы недавно сами вспоминали, видимо, они набрались снова сил. Вам приказано незамедлительно выезжать туда.

— Что ещё мне приказано незамедлительно? — мрачно спросил я.

— Оставаться там до окончания всех военных действий, которые могут возникнуть.

— Иными словами, император высылает меня из столицы. А что с моими родителями?

— Они остаются здесь и вольны делать что угодно.

— То есть вы, эмиссар, сначала подозреваете мою бывшую супругу в связи с василисками, а потом мне преподносите такую «честь» — идти с ними сражаться? — почти заулыбался я.

— Ну, вашей супруги нет в живых; что она делала — непонятно. Арван Первый в курсе, что вы уже давно встретились со своей истинной, и вряд ли бы поддержали свою бывшую супругу. А та скорее всего связалась с василисками из-за обычной ревности, чтобы испортить вам репутацию, сделать вас врагом в глазах Арвана Первого. Император же не сомневается вашей верности. Теперь ваша очередь доказать это на практике. На данный момент вы считаетесь сильнейшим драконом империи, ведь рядом с истинной сила возрастает многократно. И вы, как сильнейший из нас, будете там, где вашу силу реально можно применить в бою.

Я усмехнулся: подтекста