Злодейка в быту - Мстислава Черная

под руку и мягко увлекает в сторону внутреннего дворика.

Я несколько теряюсь от его напора и уступаю.

Почему бы и не поговорить, раз Шаоян настаивает? Я направляю потоки ци по телу — какое-то время я не буду чувствовать ни усталости, ни голода.

Он провожает меня в устроенную над декоративным прудом беседку и помогает сесть, будто идеально вышколенный слуга. Я ему… не верю. Ему забавно? Насколько высокое положение он занимает, если его развлекают подобные игры? Хмыкнув, он шевелит пальцами, будто перебирает невидимые струны, и со своего места мне видно, как открываются двери павильона и из проема появляется поднос с чайником и пиалой.

Даже интересно… Шаоян предложит мне пожевать листья, заварит чай отравленной водой из колодца или удивит?

Поднос ровно скользит по воздуху, словно лодка по тихой водной глади.

— Хорошо, очень хорошо, — хмыкаю я.

— Придет день, госпожа, и будет ваша очередь подать мне чай.

— Разве что яд.

— О, не беспокойтесь, я устойчив к ядам, можете подать яд, из ваших рук я выпью с радостью.

Шаоян щелкает пальцами, и чайник поднимается над подносом, наклоняется.

Что демон имел в виду, обещая, что мы поменяемся ролями?

Дразнит или видит возможность?

Когда чайник встает обратно на поднос, Шаоян поворачивается и подхватывает пиалу, ставит на открытую ладонь и придерживает пальцами другой руки, жест знатного господина, не слуги, который бы удерживал пиалу обеими ладонями, сложенными чашей.

— Ты хорошо знаком с этикетом, принятым во дворце.

— Спасибо за похвалу, госпожа. — Он склоняется и протягивает мне пиалу.

Я не могу удержаться от мелкой провокации и замираю, глядя на Шаояна сверху вниз. По правилам он не должен шевелиться, пока я не возьму пиалу.

— Откуда ты взял воду? — уточняю я.

— Не принимайте близко к сердцу, госпожа. Я всего лишь растопил для вас тысячелетний снег с вершины Лотосовой горы, — говорит небрежно, таким тоном можно сообщить, что сбегал до реки, но не то, что потратил на меня настоящее сокровище.

И сокровище точно не из моих сундуков — у меня тысячелетнего снега, который не растает даже в самой жаркой пустыне, никогда не было.

Почему… Шаоян тратит его на меня? Добровольно, по собственной инициативе?

Когда я беру пиалу, пальцы у меня подрагивают, и Шаоян это, конечно, замечает, усмехается. Я смотрю на поднимающийся над пиалой пар, делаю глубокий вдох. Шаоян не солгал — горячий чай пахнет морозной свежестью.

Осторожно пригубив, я делаю первый глоток. Горло обволакивает жаром и холодом одновременно. На языке будто тает сладковатая льдинка, добавляются нотки благородной чайной горечи. Аромат раскрывается, становится терпким, с коричным оттенком. Так пахнет лотос…

Я делаю еще глоток.

Тысячелетний снег не тает благодаря накопившейся в нем ци, и сейчас вся эта энергия растекается по моему телу. Мне начинает казаться, что внутри меня бушует колючая метель. Пустая пиала выскальзывает из ослабевших пальцев, а следом и я соскальзываю с каменной тумбы в объятия очень довольного Шаояна.

Глава 28

В сознание я возвращаюсь рывком. Перед глазами пляшут звездочки, во рту сухо, будто я не два глотка чая сделала, а выдула целую бутыль крепкого вина. Самое неприятное, что мне одновременно и жарко, и холодно, а еще в ушах шумит, и в голове туман.

Сколько времени прошло?

И где я?

Не в открытой беседке у пруда — с деревянного потолка свешивается светлый шелк, я лежу на чем-то мягком. Надо полагать, я в спальне? Шаоян сидит на краю кровати и очень бережно держит меня за руку, наши пальцы переплетены. Почему?

То ли ставни закрыты, то ли проспала я довольно долго — в комнате сумрачно.

Я приподнимаюсь на локте, и Шаоян моментально реагирует.

— Доброе утро, госпожа, — расплывается он в улыбке. Отпускать мою руку он не торопится.

— Чай впечатляющий. — Я возвращаю ему улыбку.

— Я поздравляю вас, госпожа.

— Мм?

— Вы не чувствуете разницу?

Что именно я должна чувствовать? Потоки ци, обжигающие и ледяные одновременно? Переполненное энергией ядро? Слабость и вместе с тем готовность свернуть горы?

Шаоян помогает мне сесть, и я скрещиваю ноги, опускаю руки на колени ладонями к небу и, прикрыв глаза, соскальзываю в медитацию. Легкой концентрации хватает, чтобы увидеть, что потоки ци в моем теле очень мощные — я получила силу, копившуюся в снеге тысячу лет, — но очень хаотичные, а из-за близости Шаояна они становятся все более нестабильными, и, если ничего не предпринять, они станут для меня разрушительными.

Я начинаю с очевидного — слежу за течением ци и постепенно его замедляю. Энергии слишком много, но я справляюсь, хоть и не идеально. Навыков не хватает, и единственное, что мне приходит на ум, это собрать ци в свое ядро.

Потоки разом устремляются в район солнечного сплетения.

Давление силы становится невыносимым, и мне кажется, что ядро взрывается.

Невозможно…

— Поздравляю с прорывом, госпожа. Сделайте еще глоток, вам нужно.

— Чай?

— Целебный эликсир, — очень серьезно отвечает Шаоян.

От пиалы и правда пахнет горьковатыми лекарственными травами. Я согласно киваю, и Шаоян помогает мне сделать глоток. Эликсир действует почти мгновенно. Мне становится лучше, пульс перестает грохотать в ушах, пропадает сухость во рту.

— Спасибо.

— Вам лучше, госпожа? Первый прорыв заклинателям дается труднее всего. Я имею в виду сам прорыв, а не совершенствование, чтобы его совершить.

— Как скажешь…

Шаоян щелкает пальцами, и в спальню из окна врывается легкий ветерок. Дышать легче.

— У вас очевидный талант, госпожа. Почему вы не развивали ядро?

— Я… Потому что отец желал мне счастливой жизни. Мне довелось лишь однажды вживую увидеть небожителя. Господин показался мне отстраненным, лишенным обычных человеческих чувств. В сказках небожители тоже далеки от мирского.

— Чушь, госпожа. Такой же отстраненной и возвышенной вы кажетесь крестьянам.

— Ха… — Его слова имеют смысл. — Есть и другая причина. Я дочь старшей ветви, единственный ребенок своего отца. Отец хотел бы, чтобы я стала наследницей.

— Приняли в семью мужа и завели наложников? Понимаю…

Про наложников я не думала. Я и замуж не спешила.

В глубине души я мечтала, что найдется странствующий учитель, который заберет меня в большое путешествие, покажет мне мир, и однажды я вернусь в столицу уже живой легендой, прославленной заклинательницей.

Мы с отцом никогда не говорили об этом прямо, но я знаю, что он бы расстроился,