В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд

смотрели эти фильмы как минимум дважды. Дракула — великая личность, знаешь ли. Есть люди, которые любят вампиров, притворяются ими и все такое.

Мои глаза наполняются юмором, когда я снова отворачиваюсь к окну, пытаясь скрыть это. Интересно, что бы она подумала, если бы узнала, что я на самом деле «папочка Драк». Как ни странно, я не возражаю против этого имени, учитывая, что она использует его с таким энтузиазмом.

— Правда?

— Конечно, — она складывает руки на груди и кивает. — Количество фильмов, основанных на этом парне, просто смехотворно. Единственный настоящий — это фильм Брэма Стокера, ну ты знаешь. Я показала Бернадетт картину твоего предка, и Google говорит, что это тот самый парень, по мотивам которого автор написал свою книгу «Дракула».

Я сжимаю челюсть, неохотно принимая всю эту идею.

— Хмм.

Ее глаза загораются.

— Ты знал это? Ты случайно не слышал историй от своей семьи или что-нибудь в этом роде?

— Нет, но меня это не удивляет. Жители деревни всегда были суеверны. На самом деле, люди очень редко правильно понимают правду о сверхъестественном. Но, возможно, мне стоит посмотреть эти фильмы.

Ее плечи сгибаются, и волнение пронизывает все ее существо, поскольку она практически вибрирует от нетерпения.

— О боже, мы бы устроили что-то вроде званого ужина, может быть, немного танцев, и пригласили бы кучу народу. Это помогло бы привлечь внимание к этому месту.

— Я подумаю об этом.

Она сжимает маленькие кулачки и трясет ими, подпрыгивая и пританцовывая на своем месте.

— Ииииии, потрясающе. Кроме того, я хотела спросить, не возражаешь, если я выложу твои фотографии в свой инстаграм? Но предупреждаю, на тебя могут напасть все эти жаждущие женщины.

— Жаждущие женщины?

Она на мгновение хмурится, словно застигнутая врасплох.

— Это просто поговорка. Господи, клянусь, иногда кажется, что ты из каменного века. Принести тебе напиток остудиться, большой, горячий мужчина? Высокий стакан воды47?

Я наклоняюсь через стол и накручиваю мягкий локон ее волос на палец, наслаждаясь тем, как усиливается ее запах.

— Ты находишь меня привлекательным, Обри?

Ее грудь поднимается, когда она делает глубокий вдох.

— Думаю, это очевидно.

Я обхватываю ее сзади за шею и притягиваю к себе, дразняще шепча губами.

— Я тоже испытываю сильное влечение к тебе.

Ее щеки розовеют, а пульс на шее начинает свой манящий танец. Аромат усиливается, и я целую ее, почти мгновенно издавая стон. Кажется, не имеет значения, сколько пакетов крови я съем. Я хочу ее, несмотря ни на что.

Один ее запах, и мой член оживает, а клыки вытягиваются так быстро, что это должно быть преступлением.

Глава 18

ВЛАД



Эта женщина доведет меня до смерти.

— Она убьет меня. На моем надгробии будет написано: «Влад Цепеш, убитый гребаным чесноком».

Я скрещиваю руки на груди, прижимаю кулак к губам и расхаживаю взад-вперед.

Если бы я просто отказался, я бы не оказался в столь затруднительном положении. Ее предложение накормить меня — это то, чего я еще не испытывал, и очевидно, что еда для нее особенная.

Она превращает меня в слабака. Слабака, поедающего чеснок.

— Почему мы шепчемся в кладовке? — спрашивает Дойл, оглядывая маленькую комнатку, заставленную деревянными полками, полными еды и провизии. Массивный «шкаф» больше похож на склад с товарами и имеет потайной люк в подземные туннели. В данный момент я почти готов сбросить Дойла вниз.

Мой кулак разжимается, и я закрываю лицо ладонью, рыча на себя.

— Потому что я не могу думать рядом с ней, очевидно.

Я стону от невыносимого запаха, пронизывающего кухню. При мысли о том, что она хочет приготовить для меня, по телу пробегает странное ощущение, потому что она сделала бы это для меня, но страх смерти — не то препятствие, которое легко преодолеть.

— Ты драматизируешь.

— Дойл, в этом блюде достаточно чеснока, чтобы убить всех вампиров в Европе.

Он скрещивает руки на груди и приподнимает бровь.

— Ты единственный вампир в Европе.

— Именно это я только что, блядь, сказал.

Он раздраженно выдыхает и пожимает плечами.

— Так просто скажи ей, что тебе ничего не нужно, — он сводит брови, а лицо искажается выражением, которое говорит: «ты идиот». — Зачем ты все усложняешь?

Это неслыханно, что я позволяю кому-либо, тем более человеку, готовить для меня. Вино — обычно единственное, что я пью, кроме крови. То, что я позволяю ей приготовить мне блюдо с чесноком, абсурдно, и все же мы здесь.

Я еще немного расхаживаю по комнате.

— Потому что ни одна женщина не хотела готовить для меня, Дойл.

— Технически, это может убить тебя, — замечает он, тыча пальцем в мою сторону.

— Но она этого не знает.

Прежде чем заковать меня в железо, Анжелика попыталась отравить меня кровавым вином. К счастью, она не знала, насколько остро мое обоняние.

Он смотрит на меня с любопытством.

— Значит, она тебе действительно нравится. Должен признать, я понимаю ее привлекательность — Обри красивая женщина, но Влад… это абсурдно.

Я останавливаюсь, чтобы свирепо взглянуть на него.

— Я не идиот.

Дойл ухмыляется, в его глазах появляется злобный блеск.

— Тебе повезло, что я счел нужным проконсультироваться с Фрэнком по этому вопросу еще до прибытия гостей. Ты слышал об ЭпиПен48?

— Ручке для чего? — спрашиваю я. Он вытаскивает руку из кармана и разворачивает ее перед моим лицом. Я морщусь. — Как это работает?

Он крутит ее в руке и делает колющее движение.

— Я вонзаю это тебе в бедро, и оно останавливает аллергическую реакцию. Фрэнк говорит, что это совершенно безопасно — люди постоянно ими пользуются. Но этот он изменил в соответствии с твоим геномом.

— Ты хочешь, чтобы я поблагодарил тебя за то, что ты нашел приспособление, которым можно меня заколоть?

— Ну, когда ты так говоришь…

Он ухмыляется, и я жалею, что не могу объяснить, почему огрызаюсь49. Однако, честно говоря, мне это действительно может понадобиться.

— Но на самом деле, да, — продолжает он. — Это для спасения твоей жизни, поэтому можешь сказать «спасибо».

Избежать смерти было бы предпочтительнее, но я не уверен, сколько контактов с чесноком смогу выдержать. Естественный иммунитет вампиров к чесноку возрастает со временем, но я не был рядом с ним более двух столетий.

Я тяжело вздыхаю, когда он улыбается с явным волнением.

— Прекрасно. Просто убедись, что она не заметит.

— Я буду нежен, — говорит Дойл, многозначительно выгибая брови.

В одно мгновение моя рука обвивается вокруг его горла, поднимая его в воздух.

— Ради всего святого, я разорву твой…

— Эй! Почему