Злодейка, приручившая Дракона - Аматариэль Джулианна Кортес

Глава 29

Бомба, которую я сбросила на заседании совета, не взорвалась. Она превратилась в мину замедленного действия, тикающую в самом сердце империи. Двор замер в ожидании. Император Эмерик, застигнутый врасплох и униженный публичным разоблачением тайны, которую он считал надежно похороненной, укрылся в своих покоях, отказавшись принимать кого-либо. Канцлер Ремингтон и его приспешники, лишившись своего главного козыря — моего «незнатного» происхождения, — теперь лихорадочно искали новый, перекапывая архивы в поисках любого закона, любого прецедента, который мог бы помешать нашему союзу.

Мы с Каем оказались в эпицентре политического шторма, который сами же и создали. Но внутри этого шторма, в стенах его дворца, царила странная, напряженная тишина. Мы победили в первом раунде, но оба понимали, что это лишь начало.

Однако, пока Кай был полностью поглощен выстраиванием политической обороны и подготовкой к следующему удару канцлера, я вела свою собственную, невидимую войну. Войну с правдой, которую я откопала. Тайна Элайры лежала на моей душе тяжелым, ядовитым камнем. Каждое утро, просыпаясь в объятиях Кая, я испытывала укол вины. Каждый раз, когда он делился со мной своими планами, доверяя мне свои самые сокровенные мысли, я чувствовала себя предательницей. Я скрывала от него самую главную угрозу, ту, что уже находилась внутри наших стен.

Несколько раз я была на грани того, чтобы рассказать ему все. Открыть рот и выложить страшную правду о «святой» целительнице, о ее дяде-культисте, о ее связи с канцлером. Но каждый раз я останавливала себя. Я смотрела на его уставшее лицо, на то, как он борется со своим проклятием, и представляла его реакцию. Шок. Неверие. А потом — подозрение, направленное на меня.

«Ты ревнуешь, Амелия. Это все твои интриги, чтобы избавиться от нее».

Я слышала эти слова в своей голове так отчетливо, словно он их уже произнес. Мои доказательства были косвенными. Слухи, донесения шпиона, обрывки информации. Против чего? Против ее образа. Против ее света, к которому мужчина так отчаянно тянулся. Она была его надеждой на покой, а я принесла бы ему еще большую боль, еще большее разочарование. Он мог не поверить мне. Генерал мог решить, что я пытаюсь манипулировать им, и тогда тот хрупкий мост доверия, что мы так долго строили, рухнул бы в одночасье.

Нет. Я не могла рисковать. Не сейчас. Сначала я должна была укрепить свои позиции. Я должна была стать не просто его союзником, а его женой. Я должна была получить статус, который не позволил бы никому, даже ему, отмахнуться от моих слов. Я должна была связать себя с ним так крепко, чтобы он был вынужден меня выслушать. Решение было циничным и холодным, но это был единственный путь. Сначала — власть, потом — правда.

Кай, казалось, пришел к тому же выводу, но со своей, военной точки зрения. Спустя неделю томительного ожидания, когда стало ясно, что император и совет будут тянуть время до бесконечности, он принял решение.

— Хватит, — сказал он однажды вечером, когда мы сидели в его кабинете. — Я не собираюсь играть в их игры и ждать, пока они найдут способ нас разлучить. Мы поженимся. Завтра.

— Завтра? — я опешила. — Но, Кай, это невозможно! Нет разрешения императора, нет благословения церкви…

— Мне не нужно их разрешение, чтобы взять то, что принадлежит мне по праву, — отрезал он. Его глаза сверкнули лазурным огнем. — Мой род основал эту империю, пока их предки еще пасли коз. Моя власть держится не на милости императора, а на верности моей армии. И моя армия будет свидетелем нашего союза. Этого достаточно.

Это был бунт. Тихий, но абсолютный. Генерал бросал вызов всей системе.

Подготовка к «свадьбе» была не похожа ни на что, что я могла себе представить. Не было ни пышных нарядов, ни цветов, ни сотен гостей. Кай отдал несколько коротких приказов своему капитану. Главный зал дворца был быстро преображен. Вместо столов для пира там были выстроены в шеренги его гвардейцы-драконы. Несколько сотен воинов в начищенных до блеска вороненых доспехах, молчаливых и суровых, как скалы.

Мне не шили нового платья. Генерал сам выбрал его из моего гардероба. То самое, темно-синее, в котором я была на императорском балу. Платье моего позора, которое теперь должно было стать платьем моего триумфа.

В назначенный час я шла по центральному проходу зала. По обе стороны от меня стояли несокрушимой стеной лучшие воины империи. Их взгляды были устремлены на меня, и в них не было любопытства. В них было признание. Они принимали меня как свою госпожу, как вторую половинку их командира. У алтаря, который наспех соорудили из боевых знамен, ждал Кай. Он был в своем парадном черном мундире, без единого украшения, кроме браслета на запястье. Он был спокоен, как никогда.

Церемонию проводил не священник, а старый седой ветеран, его первый наставник. Он не читал молитв. Он говорил о долге, чести и верности. О том, что союз двух воинов скрепляется не божественным благословением, а общей кровью и общими битвами.

Когда пришло время для клятв, Генерал взял мою руку.

— Я, Кай, из рода Лазурного Дракона, — произнес он, и его голос гулким эхом разнесся под сводами зала, — беру тебя, Амелия, из рода Якоря, в свои жены. Я клянусь быть твоим щитом в битве и твоим мечом в мире. Я клянусь делить с тобой мою власть, мою силу и мою тьму. Мой огонь — твой огонь. Моя жизнь — твоя жизнь. Отныне и до последней звезды.

Это была не клятва любви. Это была клятва воина.

Теперь была моя очередь.

— Я, Амелия, из рода де Валуа, — мой голос не дрогнул, — беру тебя, Кай, из рода Дракона, в свои мужья. Я клянусь быть твоим якорем в шторм и твоей тихой гаванью после битвы. Я клянусь делить с тобой твою боль, твою войну и твою судьбу. Твоя тьма — моя тьма. Твоя жизнь — моя жизнь. Отныне и до тех пор, пока море не иссохнет.

Мы обменялись не кольцами. Кай снял с пояса свой фамильный кинжал и вложил его в мою руку. Я приняла его, и холодная сталь стала символом нашего союза.

— Отныне вы муж и жена! — провозгласил старый воин. — То, что скреплено сталью и кровью, не дано разрушить ни человеку, ни богу!

Сотни гвардейцев одновременно ударили кулаками в нагрудные пластины доспехов. Единый, оглушительный звук прокатился по залу. Это был их салют. Их признание.

В тот же